Sensitiva amorosa

 И дни проходили, и лето кончилось, и настала осень. Как-то вечером, в сентябре, в такой же вот вечер, когда сырой тяжелый туман лежал над проливом, и душа была сумрачна, как воздух, мы сидели почти одни на наших обычных камнях, и, наконец, улыбнулись друг другу, -- скорбные и беспомощные, точно в это мгновение мы оба чувствовали, что пережили вместе лучшее в жизни и любви, и что каждому из нас больше нечего дать другому, и что это теперь уже прошло, и что одно единственное сказанное слово было бы святотатством, и что нам только остается лелеять воспоминания каждому про себя.

 На следующее утро я уехал.

 Но там была также и благодарность, во взгляде".

I I .

 Как-то вечером, в мае, мы провожали новобрачных, вашего друга и его молодую жену, на пароход, на котором они отправлялись в свое свадебное путешествие. У него был вид человека, с которым случилось большое счастье, и который, в тихом изумлении, стоит перед всем этим великолепием и не узнает себя в этом новом мире; и его лицо, его речь и его движения дышали каким-то светлым покоем. Она же, -- она была как теплый вешний день, когда жизнь выступает из своих берегов в пышном преизбытке своих цветов и благоуханий. И когда пароход покинул гавань, у нас обоих, оставшихся на набережной, было ощущение, будто солнце скрылось за тучею, и что далеко-далеко за морем ширится сказочная страна в дремотном покое, куда они должны вступить, -- волшебная страна, которой мы никогда не увидим; и нами овладело чувство великого одиночества жизни.

 Спустя три месяца, в лунный вечер, в августе, они вернулись назад, и сошли на берег в том же самом месте, и мы встретили их. И он показался опять встревоженным человеком, близким к полному крушению всего; у него появилась складка вокруг рта и такое выражение в глазах, точно он вечно был занят какою-то мучительною, не дававшей ему покоя, тайной, от которой он не мог отделаться или найти разгадку.

 Они уехали к себе, и прошел год, и прошли два года, и мы не очень много слышали о нем; но вот, в один прекрасный день, было получено длинное письмо, адресованное одному из нас, но имевшее в виду нас обоих. Вот, его содержание:

 Скоро уже несколько лет, как мы виделись, а я только один раз, и то с трудом, несколькими жалкими строками ответил на ваше дружеское письмо; но вы не должны сетовать, так как мне пришлось круто в последние два года; я бродил с тревогою в крови, которая снедала меня и сделала мою душу чувствительной, как обнаженный нерв; и когда я, порою, брался за перо и думал, что, наконец-то, напишу вам, то всякий раз тотчас же бросал его, и вскакивал со стула, и убеждался, что мне не о чем писать. И если я делаю это теперь, то лишь потому, что в это мгновение я так мучительно чувствую, что сижу здесь, как человек, вокруг которого все рушилось и разбилось, -- и я чувствую себя таким больным, опустелым и одиноким.

 Между нами не все в порядке, между моей женой и мною; но как бы тяжело я ни ощущал это, я все же часто благословляю час, когда я просил ее быть моею, так как с нею я вкусил лучшее, что есть в жизни; пусть и в течение лишь нескольких жалких недель; и я думаю, что человек, переживший это, даже в такое-то вот мгновение не имеет права жаловаться, так как он все же получил, что мог получить, и в сущности этого достаточно, чтобы перевесить горе всей жизни.

 Она шла мне навстречу с преданностью, ничего не знавшей о себе, с преданностью без размышления, захватившей все ее существо, душу и тело; она предвосхищала мои откровеннейшие желания, когда они еще только созревали, когда они еще лишь слабо мелькали на моем лице или в моем взгляде, эти мои желания в мелочах, и она все приготовляла для меня, как для ребенка. Она раскрывалась вся без остатка, и сама того не сознавая; могла сидеть по целым часам и только смотреть на меня, и никакое слово не могло бы служить столь же глубоким выражением ее мыслей. И вот я женился на ней, и, собственно, не потому, чтобы я любил ее больше многих других женщин, попадавшихся на моем пути, но лишь потому, что находил ее преданность такою трогательною, и мне было жаль ее, и мне опостылели холостые связи.

 Я хорошо понимал, как холоден я был душой и сердцем, в сравнении с этою любовью; но она умела находить в проявлении моих чувств больше, чем в них было, и сам я был счастлив тем, что она была счастлива, -- был так покоен и в таком равновесии, как никогда, каким человек бывает только в раннее летнее утро, в это утро с пением жаворонков, и студеною росою, и только что засверкавшим солнцем.