Сент-Ив

— Вам не удастся меня обмануть! — вскрикнул он. — Вы служили под его начальством! Вы француз! Наконец-то я вижу перед собой представителя благородной расы, одного из пионеров славных принципов свободы и братства! Тише! Нет, все спокойно, а то мне послышалось, будто кто-то подошел к двери. В этой несчастной, порабощенной стране мы даже лишены права называть собственностью свою душу. У нас главные люди — шпион и палач, да, сэр, шпион и палач! Но и у нас горит свет. Хорошая закваска работает, сэр, работает невидимо, внизу… Даже в этом городке есть небольшое количество людей с честными душами, людей, которые собираются вместе по средам. Останьтесь дня на два, на три и посетите нас. Мы собираемся не здесь, а в другом, более спокойном месте. Там дают прекрасный эль, прекрасный, вкусный. Вы очутитесь в обществе друзей, братьев. Вы услышите много смелых мыслей! — вскрикнул он, выставляя вперед свою узкую грудь. — Монархия, христианство!.. Свободное братство Дургама и Тайнесэнда осмеивают все эти обманы надутого прошлого!

Человек, желавший только остаться незамеченным, имел полное право послать к черту подобное предложение! Свободное братство не привлекало меня — смелые мысли были не для меня. Я постарался несколько охладить своего собеседника.

— По-видимому, вы забываете, сэр, что мой император восстановил христианство, — заметил я.

— Ах, сэр, это только ради политики! — вскрикнул маленький человечек. — Вы не понимаете Наполеона. Я следил за ним и могу с начала до конца объяснить его политику. Возьмем для примера Испанию, о которой вы говорили такие интересные вещи; если вы зайдете со мной в дом моего друга, у которого есть карта Испании, я менее чем в полчаса, объясню вам весь ход войны.

Это было нестерпимо. Мысленно я решил, что из двух крайностей я предпочитал британского тори; пообещав встретиться с моим собеседником на следующий день, я сослался на внезапную головную боль и быстро направился к гостинице. Там я уложил свой чемодан и около девяти часов вечера тронулся в путь, желая убежать от проклятого, опасного соседства с этим вольнодумцем. Стоял холодный, звездный, светлый вечер; подморозило, и потому дорога была совершенно суха. Несмотря на все это, я не имел ни малейшего намерения долго оставаться на открытом воздухе; около десяти часов я заметил с правой стороны дороги освещенные окна харчевни и вошел в нее провести ночь.

Поступая так, я действовал против своих правил, так как вообще решил останавливаться только в самых дорогих гостиницах. То неприятное приключение, которое произошло со мной в харчевне, заставило меня впоследствии быть еще разборчивее. В общей зале сидело множество народа, тяжелые клубы дыма переполняли воздух: комнату заливал свет угля, с треском горевшего в камине. Очень близко от огня стоял пустой стул — это место показалось мне очень заманчивым: сев на него, я мог бы спокойно греться и наслаждаться обществом. Я только что хотел опуститься на этот стул, когда человек, сидевший близ него, остановил меня.

— Прошу извинения, сэр, — заметил он, — но это место принадлежит британскому воину.

Послышался целый хор голосов, подтверждавших и объяснявших мне это замечание. Говорилось об одном из героев лорда Веллингтона. Он был ранен под Раулэнд-Гиллем. Он служил правой рукой Кольбурну. Словом, выходило так, что неведомый мне счастливец служил во всех отдельных корпусах и под начальством всех генералов, находившихся на Пиренейском полуострове. Я, конечно, поспешил извиниться. Я не знал, кому принадлежало место у огня. Уж, конечно, солдат имел право на все, что было лучшего в Англии. Мои слова заслужили всеобщее одобрение; я сел на краешек скамейки и стал ожидать возвращения героя, надеясь позабавиться. Он, как и следовало ожидать, оказался рядовым. Я говорю: «как и следовало ожидать», потому что ни один офицер не мог бы заслужить такой популярности. Его ранили при Сан-Себастьяне, и он еще носил руку на перевязи. Хуже этого для него было то, что каждый из сидевших в харчевне считал своим долгом выпить с ним. Его открытое лицо пылало точно от лихорадочного жара, глаза помутились и смотрели неопределенно; когда он среди приветственного восторженного ропота шел к своему стулу, ноги его заплетались.

Минуты две спустя я уже снова шагал по темной большой дороге. Чтобы объяснить, что обратило меня в бегство, придется рассказать читателю один эпизод из моей военной службы.