Сентябрь

— Я там почувствовала себя такой деревенщиной, что мне стало не по себе. Плащ итальянский. Не знаю, куда я буду надевать его в Страткрое, но устоять не могла.

Она рассмеялась. Его прежняя веселая Вирджиния. Эдмунд поклялся себе, что вспомнит про эту благословенную перемену, когда получит по «Америкэн-экспресс» неизбежный чек.

— Пожалуй, мне стоит чаще ездить в Лондон.

— Видела Алексу?

— Да, и мне надо много о чем тебе рассказать, но это я отложу до ужина. Как Генри?

— Я звонил Ви два дня назад. Как всегда, у бабушки наслаждается жизнью. Ви приглашала в Пенниберн на чай Кедиджу Ишхан. Они с Генри построили плотину на ручье и пускали бумажные кораблики. Он был просто счастлив, что еще одну ночь переночует там.

— А ты чем занимался?

— Работал. Ходил в гости. Вел светскую жизнь.

Вирджиния повернула голову и посмотрела на него.

— Не сомневаюсь, — сказала она вполне добродушно.

Они подъезжали к Эдинбургу по старой дороге, ведущей из Глазго. Город вставал перед ними точно высеченный из скалы, как некое романтическое видение под холодно-голубым небом. Широкие улицы, осененные пышными кронами деревьев, шпили и башни, словно пронзающие небо, а еще выше, надо всеми шпилями и башнями, — замок с флагом на мачте. Они въехали в новый город — просторные, изогнутые полукругом улицы, застроенные домами из светлого песчаника с классическими окнами и портиками, с веерными окошками над дверьми. Стены домов золотились в вечернем свете.

Подчиняясь правилам одностороннего движения, Эдмунд долго петлял по лабиринту переулков, но, в конце концов, выехал на узкую мощенную булыжником улицу и подвел машину к маленькому итальянскому ресторанчику. Напротив стояла одна из самых красивых эдинбургских церквей. На башне, поднимающейся над массивной аркой входа, стрелки позолоченных часов подошли к цифре 9, и когда Эдмунд с Вирджинией вышли из машины, над крышами окрестных домов поплыл колокольный звон. В небо взметнулись стаи голубей и повисли в воздухе, трепеща крыльями. Едва отзвенел последний удар, как голуби снова уселись на подоконник и на парапет и, сложив крылья, мирно заворковали, как будто ничего и не случилось и им немного стыдно за то, что они подняли такой переполох.

— Могли бы уж и привыкнуть к перезвону, — сказала Вирджиния. — Как он им не надоел?

— Никогда не встречал голубя, которому бы что-то надоело. А ты?

— Ты меня озадачил. Кажется, я тоже не встречала.

Он взял ее под руку, подвел к входу в ресторан и растворил дверь. Притушенный свет, запах свежего кофе, чеснока и вкусной еды. Официант-распорядитель сразу устремился к ним.

— Добрый вечер, мистер Эрд. Здравствуйте, мадам.

— Добрый вечер, Луиджи.

— Столик вас ждет.

Тот самый столик, который просил зарезервировать Эдмунд: в углу, у окна. Накрахмаленная розовая камчатная скатерть, такие же салфетки, роза в изящной вазочке. Пленительный интим. Вражде тут не место.

— Отлично, Луиджи. Спасибо. А как насчет «Моэ шандон»?

— Я уже положил бутылку на лед, мистер Эрд.

Они пили охлажденное шампанское. Вирджиния подробно рассказала о своей жизни в Лондоне, о выставках, которые она посетила, о концерте в Уигмор-Холл.

Кушанья они выбрали каждый по своему вкусу. Воздержались от равиоли и тальятелли,[9] заказав вместо этого утиный паштет и семгу.

— И зачем только я привел тебя в итальянский ресторанчик? Семгу ты прекрасно можешь есть и у себя дома.

— Затем, что в мире нет ничего вкуснее семги, а в Лондоне каких только иностранных кушаний я не отведала.

— Я не спрашиваю, с кем ты их отведывала, — сказал Эдмунд.

— И я ни о чем тебя не спрашиваю. — Вирджиния улыбнулась в ответ.

Еда была превосходной, и они с удовольствием поглощали ее. Закончили свежей малиной со сливками и хорошо выдержанным сыром бри. Вирджиния рассказала Эдмунду о выставке в Берлингтон-Хаус, о планах Фелисити Кроув купить деревенский коттедж в Дорсете и довольно сумбурно изложила сюжет «Призрака Оперы». Эдмунд сюжет знал, однако был весь внимание, наслаждаясь ее присутствием, звуком ее голоса, тем, что она хочет поделиться с ним своими впечатлениями.

Наконец принесли ароматный черный кофе, дымящийся в маленьких чашечках, и вазочку с шоколадками с мятной начинкой.

Тем временем большинство столиков освободилось, посетители отправились по домам. Остались только они да еще одна пара. Те пили коньяк, мужчина попыхивал сигарой.

«Моэ шандон» они допили и перевернули бутылку в ведерке донышком вверх.

— Может, выпьешь коньяку? — спросил Эдмунд.

— Не хочу больше ничего. Ни единой капельки, ни единой крошки.

— Я бы рюмочку выпил, но я за рулем.

— За руль могу сесть я.

Эдмунд покачал головой.

— Обойдусь без коньяка, — он откинулся на спинку стула. — Ты мне столько всего рассказала, но я ничего не услышал об Алексе.

— А это я оставила на закуску.

— Что-то хорошее?

— По-моему, хорошее. Не знаю, как покажется тебе.

— Пока не расскажешь, ничего не могу сказать.

— Ты не отнесешься к этому, как старомодный викторианец?

— Кажется, я никогда им не был.

— У Алексы появился мужчина. Он переехал к ней. Живет в ее доме на Овингтон-стрит.

Эдмунд заговорил не сразу. Потом спокойно спросил: