Сентябрь

Они полежали еще некоторое время, наблюдая за потоком людей, движущимся в пятидесяти метрах от них. Мусек трещал без перерыва. Анна краем уха слушала его болтовню, ее усталость теперь, пока они отдыхали, перешла в сонливость. В конце концов он оставил ее в покое и повернулся к соседней сосне. Там его лучше приняли.

Он с ходу предложил приспособить колесо от швейной машины к детской коляске вместо мотора.

— А если мы примем во внимание размеры и предположительный возраст вот этой буханки хлеба, то с легкостью сможем ее использовать в качестве брони. И тогда возникнет новый тип бронированного автомобиля, легкий, подвижной…

Мужчина с буханкой покатывался со смеху: он был механиком, и кое-какие технические советы Мусека пришлись ему по вкусу. Женщина с ребенком тоже оказалась очень смешливой. Они лежали вповалку, друг подле друга, механик одной рукой прижимал к себе буханку хлеба, другой обнимал жену, ребенок лет полутора совершал по их телам сложное путешествие, стараясь добраться до женщины со швейной машиной, лежавшей чуть поодаль.

Шум раздался внезапно, с солнечной стороны. Они увидели, что на шоссе началось замешательство, потом людская волна, как бы перерезанная посредине быстроходным судном, схлынула с дороги влево и вправо. Анна вскочила и сейчас же упала, Мусек грубо потянул ее назад своей лапой.

— Лежать! — крикнул он, словно обращаясь к непослушному щенку. — Воздух!

Самолетов было несколько, они летели не то гуськом, не то парами; ни Анна, ни ее спутники этого не видели, они уткнулись носом в рыжую колкую хвою. До них доносился рокот моторов, и к этому рокоту примешивался другой, отрывистый звук.

Пролетели. Но, прежде чем беженцы успели поднять голову, подоспела новая группа самолетов. Крики с шоссе. Десять секунд, конец. На голову Анны упала сосновая веточка, и укол ее показался Анне смертельным, она в отчаянии глотнула воздух.

Еще минута тишины в небе и криков на шоссе.

— Ну, вот и сказке конец! — сказал Мусек. — Разрешите, графиня, станцуем полонез. Механик, запускайте мотор!

Анна встала, отряхнула с брюк сосновые иглы. Виктор схватил свой рюкзак, но никак не мог закинуть его на спину, у него дрожали руки. Мусек помог ему.

— Здесь, здесь раненая! — кричали на шоссе. Поток еще не сформировался, часть беженцев снова пустилась в путь, остальные медлили, выжидали в поле, не доверяя небу.

— Идемте! — позвал их Мусек. — Не стоит ждать, когда повторится эта неуместная шутка. А наши соседи все еще лежат. Что случилось, мастер, свечи отказали? Карбюратор?

Он шагнул по направлению к ним, нагнулся и замолчал. В его молчании было нечто заставившее Анну тотчас броситься к нему. Механик с женой спокойно лежали в обнимку, ребенок дополз наконец до швейной машины и застыл, положив ручку на блестящий никель. Только красноватые пятнышки пробежали по ним ровненькой стежкой. Женщине с машиной попало в шею — струйка крови. И на буханке пять черных отверстий.

Мусек выпрямился. Анна не узнала его глаз. Они были дикие.

— Ну, погодите же, — прошипел он. — Мы вам отплатим.

22

Танковый корпус Хеппнера, который за два дня — 5 и 6 сентября — разгромил между Петроковом и Томашувом три польские пехотные дивизии, в беспорядке, по одной брошенные против него, после короткого ночного марш-броска замедлил темп, 7 сентября рассеял под Крулевой Волей остатки тринадцатой дивизии и остановился, не зная, что ворота столицы вражеского государства открыты перед ним настежь. Только агентурные данные о панике и бегстве правительства, пришедшие в ночь с четверга на пятницу, побудили Хеппнера ускорить марш. Ранним утром 8 сентября корпус пошел вперед. Четвертая танковая дивизия двигалась вдоль Пилицы, через Нове Място и Гроец, на Гуру-Кальварию, отрезая последнюю связь Варшавы с остатками польских группировок в районе Радома и Скаржиска. Первая танковая дивизия генерала Рейнхардта ударила главными силами через Мщонув прямо на Варшаву; от возможных неожиданностей со стороны отступающей тоже на Варшаву только что разбитой армии «Лодзь» ее прикрывала слева танковая колонна, идущая на Гродиск-Олтажев.