Сентябрь прошлого века. Сборник детективов

– Будто не знаешь, что это на всю жизнь. Тебе должны были говорить. Сейчас ты чувствуешь себя здоровым и полным сил, а завтра день становится ночью, ты решаешься на дикий поступок, ты даже не сознаешь, что творишь. О чем вы ругались в тот день? – я долго вспоминал, но так и не припомнил. – Этого следовало ожидать.

– Мы любили, это совсем иное. Я не могу вспомнить потому, как у Али наутро поднялась температура, она отпросилась с работы. Но все равно хотела проводить меня, я еле уговорил.

– И за весь срок ни письма, ни сообщения, ни телеграммы? Неужто так трудно было отправить пару строк.

А вот про телеграмму я не подумал. На почте был, но выхода в сеть там не поставили, связь не работала, почему не додумался? Или вообще не представлял, что телеграммы еще есть? А ведь как хорошо было бы…

– Понятно, почему она переживала. И ясно, что так волновалась перед твоим приездом. Видимо, очень серьезное. Видимо не просто так все – и ее тревоги и разобранная постель. И удар ножом…. Помолчи, я доскажу. Соседи, нет не те, другие, Поповы, семейная пара из квартиры напротив твоей ненавистницы, слышали как кто-то бухнул дверью и побежал сломя голову по лестнице. Супруга даже вышла на площадку посмотреть, что случилось. Заметила приоткрытую дверь, но значения не придала. Да, подумала то же, что и я. Что и ты. А через пятнадцать минут увидела тебя. Решила, что ты вернулся раньше срока, успел поругаться, убежал, а теперь пришел просить прощения. Вы же так делали? Так?

Не было сил. Отвечать, кричать, объяснить – будто сковало. Тарас понял это, кивнул, продолжил:

– Я почти с самого начала подозревал. Не помнишь наверное, но я приходил на похороны: когда умерла твоя бабушка, твоя тетя, вижу, не помнишь. Я видел. И сейчас, хоть ты и поломал себе жизнь, я не хотел добивать. Знал, ты хрупкий, тебя просто не станет. И так все… словом, подстроил факты, чтоб вытащить. Я понимаю, какого это потом тебе будет, ты все равно себя сгрызешь, но хотел дать отсрочку. Пусть бы успокоился, пришел в себя. Любой врач скажет, что это был приступ, что ты не контролировал себя. Да, забрали бы на лечение, через два-три года выпустили, может, раньше. Не знаю, что с тобой бы сделали, но я этого не хотел…. А ты вмешал Арановича. Что он тебе сказал, что я просил подделать результаты экспертиз, что я утаил улики? А ради чего, не спросил?

– Ты был знаком с Алей? – сам не понял как спросил. Тарас дернул щекой.

– Полурослик нашептал? Что он еще о нас сказал? Какую грязь вылил? Что мы с ней… что… что говорил Аранович, ну?!

Кровь отхлынула от лица. Пальцы подрагивали, я только сейчас заметил это. Поднял глаза на Тараса. Его лицо начало кривиться, медленно, неумолимо превращаясь в жуткую маску.

– Он меня ненавидит до смерти, – недвижными губами зашипел Беленький. – Он зарвался, он человека убил, он… я ему сломал карьеру, вышвырнул из органов, до сих пор не уймется. Гадит, где может. Не на меня, на всех. Гадить, его работа. Ты с таким связался, с таким… – он резко поднялся и не произнеся больше ни слова, вышел, грохнув дверью. Та жалобно заскрипела, снова раскрываясь. Так закрыть ее невозможно, как ни старайся.

Торопливый бег шагов по лестнице, снова буханье двери, уже внизу. Едва ворочая шеей, я оглядел комнату. Снова пульсировала, кровать и ковер наливались кровавой чернотой.

Аля, как же так, как же так?

Я разминулся с ним на пятнадцать минут. С ним. Скрипнула дверь кошмарный сон или явь, шорох шагов, снова скрип, уже ближе, ближе.

– Руслан, вы… с вами все в порядке? – и тишина.

Соседка, та самая Попова, ушла, – ведь больше ничего интересного не случилось. Сколько они тут живут, уж больше пяти лет, а я до сих пор не знал, как их зовут, хотя и встречаемся часто. Очень уж незаметны, живут как мышки, есть они, нет их, неизвестно. Даже когда они ставили стеклопакет, я об этом узнал только по выставленным в коридор окнам. Все беззвучно, вся жизнь втихую. Ни слова о себе, ни вопроса о нас. Точно тени поселились.

Попову сменила Наташа, примчалась, едва узнала. Снова Тарас известил? Или соседка позвонила? Помню, давал номер телефона, когда водил сюда Наташу, они даже ладили. С Алей все забылось.

Как забыли о домашнем аресте, вспомнилось только, когда я окончательно пришел в себя и попросил дать трубку.

– Ты кому? – и тут же догадалась: – Своему детективу? Но ты же под домашним арестом, – так и вспомнили. Оба смутились, не представляя, что теперь делать. Я усадил ее на стул возле плиты, рассказал про визит. Надо сообщить Якову, он знает адвоката, должен помочь. Наташа бледнела, краснела, выслушивая меня, долго молчала, потом кивнула, подала; Аранович откликнулся немедля.

– Я уже в курсе. Что он спрашивал?

– Рассказывал, почему подверг аресту.