Я вспомнил, как, улыбаясь, Наташа подавала мне коробку телефона, с наклейкой официального спонсора «Тур де Франс». Нежданно пришла мысль, а ведь она одна сейчас, значит, как раньше, как до моего появления, живет, во всем себя ограничивая. Ведь Яна растет быстро. А какие сейчас приработки, когда каждый вечер ко мне. Или отпрашиваться, или брать за свой счет, как во время поминок. Ведь на этом они с Аминой тогда сошлись, возвращаясь по домам… сердце сжалось. Сижу здесь, позабыв обо всем, рассуждаю, как мне с ней пусто. А Наташа все для меня делает. Очень хочет вернуть, пусть не вернуться, некуда, но хотя бы вернуть.
И даже не по любви, что у нее в душе осталось, пепелище. Потому что я могу больше, мне место оставляют, несмотря на угрозы и арест, потому что нам вместе и выжить проще и Яну вытянуть не из последних сил. Яна всегда для нее на первом месте, о себе думает только, когда есть такая возможность. Пусть мы не сходились, ради дочери, Наташа пошла бы на что угодно. Только ради нее.
Может быть, и объятия и поцелуи, и все это, только ради нее.
Я перезвонил Арановичу.
– Я нашел вам адвоката, – Яков будто и не заметил паузы в разговоре. – Назакат Гафарова, знаете, наверное, – знал, конечно, самая известная контора в области. – Она согласилась защищать вас, едва я заикнулся. В ходе процесса у меня будет возможность стать ее помощником, а это нам многое даст. Так как вы?
– Нет, – вырвалось невольно. Странная предубежденность, статус самого известного адвоката давил, давило еще и то, что она женщина. Поверять Алины тайны мне моглось только мужчине. – У вас есть другая кандидатура?
Яков этого явно не ожидал.
– Я попробую предложить Алексея Парфенова, но не понимаю. Назакат лучшая. Да и будет работать практически задаром, это наша договоренность. С ней мы куда больше и быстрее сделаем, – я снова отказался, он не стал настаивать. Положил телефон на стол, смотрел в окно, потом снова на ладони, выискивая черные следы. Не найдя, пошел мыть руки.
Снился сон, яркий, отчетливый, последние дни какая-то муть, перемежаемая приступами страха, просыпался в поту и не мог понять, отчего. Тут все ясно.
Где-то на складе, затаривался оружием. Два пистолета, вроде «Макаровы», несколько магазинов, помповое ружье с надписью «Пионер», коробка патронов, «Калашников», несколько рожков. Повесив ружье за плечо, держа в руках автомат, сел в стоявший автобус семнадцатого номера. Бухнул дверью, и тотчас вскочил. Вспомнил. Семнадцатый везет меня домой.
Долго не мог в себя придти, выпил таблетку, принесенную Наташей, помогло мало, еще одну. Надо нормальное успокоительное, аминазин, я принимал его. Лучше весь комплекс: антидепрессант, нейролептик, снотворное. Прежде помогало, пусть голова целый день дурная, но зато не мучает так. Запираюсь в кухне, почти не сплю, все время жду, неведомо чего. Когда Тарас наиграется. Правда, к тому времени, я точно рехнусь. Надо Наташе сказать, она может через знакомую врачиху достать.
Около полудня позвонил Беленький. Едва не уронил трубку, услышав его голос.
– Я проверил твой маршрут до дома. Поезд пришел на десять минут раньше положенного, как раз, к отбытию автобуса. Если бы пришел, как обычно, или запоздал, ждать пришлось бы долго, следующий подошел через час. Ты сам говорил под протокол, что нигде ничего не ждал. Я прав? Прав?
– Да, – все верно, не ждал, тем и запомнился путь.
– С поездом ты тоже не наврал, я проверил. У тебя была уйма времени, чтобы придти домой, взбеситься до невменяемого состояния, бежать, а потом, придя в себя, вернуться, как ни в чем не бывало. И найти собственную жертву в агонии. И плакать, ожидая приезда скорой и полиции.
– Чего ты от меня хочешь? – он помолчал.
– Признания. Больше ничего. Руслан, поверь, тебе самому станет легче.
– Ну, конечно. Признания. Ты убил, а я должен играть в твою игру. Ты убил, а я отвечать. Ты нарочно запер меня здесь, рядом с местом твоего преступления, чтоб отправить в психушку. Ведь ты был знаком с Алей, и не говори, что нет. Знаком, настолько, что использовал ее. Я знаю, можешь мне поверить.
– Откуда? – он закашлялся нервно. – Карла нашептал, да? И что он еще сказал? Сколько лет мы жили вместе, да? И про аборт, да? Сучонок!
Я долго молчал, Тарас продолжил говорить что-то, проходившем насквозь, ничего не задевающим. Наконец, встрял в его монолог:
– Мотив у тебя был. Нет, у тебя, Тарас. Ты хотел использовать Алю в последний раз, она ведь отказалась от тебя, скажи, нет. Она ведь тебя выбрала, меня бросила. Наоборот. Меня выбрала. Ты остался ни с чем, – мысли заходились в истерике, мечась в черепной коробке. – вот и решил отомстить. Прижал, а она сдала тебя. Ты пришел и убил. И я докажу.
– Ты под домашним арестом.
– Найду возможность. А, значит, не отрицаешь?