Сентиментальный душегуб

Что произошло на следующий день, мне рассказала соседка тетя Дуся, когда я вечером возвращалась с работы. С утра к нам в квартиру явился Полиеныч. Он потрясал заявлением участковому, называл Валерика «непрописанной заразой» и грозил выселить его как тунеядца на сто первый километр. Наш Полиеныч живет прошлым, ему кажется, что на дворе пятидесятые годы. Валерик не сдержался и ответил инвалиду умственного труда нецензурными словами. Пока они лаялись в буквальном смысле слова, потому что такса Ромуальд принимала в разговоре самое непосредственное участие, у Лизаветы, которая пыталась в это время покормить ребенка, пропало молоко. Полиеныч ушел писать жалобу, а Лизавете изменило ее всегдашнее спокойствие, и она устроила мужу скандал за вчерашнее поведение. Валерик сгоряча собрал свои вещички и рванул к маме. Мама, в свою очередь, осознав, что сынуля возвращается на ее иждивение, пришла в ужас, ведь они с мужем уже вкусили райского житья в отдельной двухкомнатной квартире в тишине и покое. Поэтому моя сватья развила бешеную деятельность, дала Валерику денег на новый магнитофон, купила внуку костюмчик с Микки-Маусом, а Лизавете – шелковую блузку. К столу она привезла из «Севера» двухкилограммовый торт. Сватья так разошлась, что даже подарила таксе Ромуальду стеганый комбинезон, чтобы он не мерз в морозы и не пачкал живот в оттепель. Со всей вчерашней суматохой я не успела предупредить семейство, что Ромуальд у нас гостит временно, они думали, что я от одиночества завела собачку. Как будто в этой квартире, населенной грудными детьми и двухметровыми обалдуями, можно испытывать одиночество. Но к таксе я питала нежные чувства, чему очень удивилась.

Вечером в доме царила полная ламбада. Лизавета в новой блузке выглядела вполне счастливой. Внук радостно гугукал в комнате. Такса Рома с Валериком смотрели по телевизору чемпионат по баскетболу. Правда, зять по рассеянности съел все мясо из кастрюли Ромуальда, но зато мне оставили полторта.

Я выпила чайку, погладила собачку и поймала себя на мысли, что с нетерпением жду субботы.

На одной из тихих улиц в центре Петербурга стоял двухэтажный дом, огороженный высоким забором. Когда-то в этом доме располагалась детская стоматологическая поликлиника, забор был гораздо ниже, и прохожие могли видеть палисадник и измученных мамаш, выволакивающих из поликлиники своих рыдающих детей. Поликлинику закрыли, дом переходил из рук в руки, и последние два года в нем располагалась организация с длинным названием «Центр восточных единоборств. Врата Шаолиня». Забор вокруг центра отстроили глухой и высокий, прохожие больше не видели, что творится в палисаднике. Зато многочисленные телекамеры позволяли обитателям особняка наблюдать за прохожими.

Около полудня возле въезда на территорию «Центра восточных единоборств» остановился роскошный «Мерседес» с затемненными стеклами. Охранник вызвал старшего, и тот, разглядев номер автомобиля, позвонил по местному телефону руководителю Центра, который для своих людей носил скромное имя Учитель, а для посторонних, в особенности для недоброжелателей, – несколько претенциозное имя Ли Куй. Те, кто в свое время одолел классический китайский роман «Речные заводи», усмехались, слыша это имя, они знали, у кого оно позаимствовано. Но таких было мало.

Ли Куй, узнав, кто к нему пожаловал, распорядился открыть ворота и сам пошел навстречу гостю.

«Мерседес» въехал на территорию центра и остановился перед крыльцом. Дверцы распахнулись, из машины выскочили двое подтянутых охранников и помогли выйти невысокому полному китайцу средних лет.

Ли Куй спустился по ступеням крыльца навстречу гостю и церемонно поклонился. Гость сдержанно кивнул в ответ. На лице его была печать страдания, мешки под глазами говорили о бессонной ночи.

– Я несказанно рад видеть вас в своем скромном жилище, господин Фан.

– Слава, брось свои китайские церемонии, я не для этого приехал, а для серьезного разговора.

– Прошу, – Ли Куй взял гостя под руку и провел внутрь здания.

Телохранителей задержали при входе, босс повернулся к ним и приказал не вступать в пререкания. Вслед за хозяином он прошел через холл, увешанный китайскими свитками с рисунками тушью и цепочками иероглифов, затем через большой спортивный зал, где около тридцати молодых людей в такт восточной мелодии красиво, как балетные танцовщики, наносили друг другу удары ногами. Пройдя через зал, они оказались в небольшой полутемной комнате, обставленной низкой деревянной лакированной мебелью.

Хозяин усадил гостя в низкое кресло, подал ему белую фарфоровую чашечку и налил из чайника подогретую рисовую водку. Гость поморщился:

– Слава, ты же знаешь, что я не пью эту дрянь.

– Дорогой господин Фан, – церемонно, но с ноткой издевки в голосе сказал Ли Куй, – нельзя так отрываться от своих корней. Мы с вами китайцы, и мы должны чтить традиции своей великой родины. В конце концов, я же не требую, чтобы вы безукоризненно говорили на пекинском диалекте и умели писать три тысячи основных иероглифов, но выпить со мной чашечку рисовой водки вполне в ваших силах.