Первые фотографии сделаны весной 1975 года. На них моя мать на шестом месяце беременности. Я и забыла, до чего на нее похожа. Забыла, как любили меня родители – сперва. Я листаю альбом, и передо мной проходит целая жизнь, запечатленная на пожелтевших фотографиях. Вот их тогдашняя квартирка на Монпарнасе, на улице Деламбр. Обои психоделического оранжевого цвета в гостиной, где царит кресло в форме яйца; этажерки-кубы с пластинками Дилана, Хендрикса и Брассенса; бакелитовый телефон; плакат футбольного клуба «Сент-Этьен» в период своего расцвета.
На всех фотографиях мать с отцом широко улыбаются, видно, что они счастливы от перспективы стать родителями. Они сберегли все относящееся к великому событию: анализ крови, провозглашавший, что меня зачали, первая эхограмма, варианты имени в пружинном блокнотике: если девочка, то Эмма или Алиса, если мальчик, то Жюльен или Александр.
Я переворачиваю еще одну страницу, и у меня сдавливает горло. Родильное отделение в день моего появления на свет. Малышка, надрывающаяся на руках у отца. Подпись рукой моей матери:
«12 июля 1975 года. Вот наша малышка Алиса! Умница, прямо как мама с папой!»
На противоположной странице фото бирки с данными новорожденной и еще одно, сделанное через несколько часов. Теперь «малышка Алиса» мирно спит в своей колыбели, над ней склонились ее родители с запавшими от бессонницы, но все равно искрящимися глазами. Приписка рукой матери:
При мысли о чувствах, которые мне не суждено испытать, я плачу горькими слезами.
– Зачем ты мне это показываешь? С ума сошел? – Я отбрасываю альбом.
Вижу, у отца глаза тоже на мокром месте.
– Когда мама тебя родила, это я впервые тебя искупал, я первым дал тебе бутылочку.
– Никогда этого не слышала!
– Это был самый волнующий момент всей моей жизни. В тот день, в первый раз взяв тебя на руки, я дал тебе обещание…
Он сбивается, так расчувствовался.
– Какое обещание?
– А вот какое: что, пока я буду жив, никому не позволю причинить тебе зло. Буду тебя защищать, что бы ни происходило, как бы ни сложились обстоятельства.
Я сглатываю слюну.
– Вот видишь, таких обещаний нельзя давать, потому что их невозможно сдержать.
Он улыбается и трет себе виски, заодно украдкой утирая слезы, которые не может сдержать. Потом достает из портфеля еще одну папку, в этот раз картонную, а не кожаную.
– Я сделал все, что смог. Я исполнил свой долг.
Он дает мне папку. Я вопросительно смотрю на него, не торопясь ее открыть. И тут я слышу:
– Я нашел его, Алиса.
– Ты о ком?
– Я нашел Эрика Вона.
Я забываю закрыть рот, так это неожиданно. Мозг отказывается усвоить услышанное. Я прошу его повторить.
– Я нашел Эрика Вона. Больше он не причинит тебе зла.
Я холодею. Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга.
– Этого не может быть! Его разыскивает половина французской полиции. Каким чудом ты умудрился найти его сам?
– Неважно, главное, что нашел.
Я начинаю злиться.
– Тебя уволили, ты больше не служишь в полиции. У тебя нет подчиненных, нет…
– У меня остались знакомые. – Он не спускает с меня взгляд. – Есть люди, у которых передо мной должок. Люди, знающие других людей, те, в свою очередь, тоже кое-кого знают… Не тебя учить, как это работает.
– Представь, я не в курсе.
– У меня всегда были осведомители среди водителей такси. Один из них посадил Эрика Вона к себе в машину около ворот Сен-Клу в вечер нападения на тебя. Вон бросил свой скутер, когда понял, что опознан.
У меня готово разорваться сердце, так я волнуюсь. Отец продолжает:
– Таксист отвез его в Сен-Сен-Дени, в Олней-су-Буа, в паршивый отельчик у площади генерала Леклерка.
Он забирает у меня папку и достает из нее несколько фотографий, типа тех, которые делают полицейские, ведущие наблюдение за подозреваемыми.
– Все думали, что этот подонок сбежал за границу, а он прятался в двадцати минут езды от Парижа. Провел там пять дней под вымышленным именем, с фальшивым удостоверением личности. Старался почти никуда не соваться, но, намереваясь покинуть страну, пытался обзавестись фальшивым паспортом. В последний день около одиннадцати вечера он вышел прогуляться. Он шел один, по стеночке, с опущенной головой, в надвинутой на глаза кепке. Тут я его и застукал.
– Прямо так, посреди улицы?
– Поздним вечером, в безлюдном месте. Два удара монтировкой по шее и по башке. Когда я запихивал его в багажник своего «Рендж-Ровера», он уже издох.
У меня в горле спазм, не сглотнуть. Цепляюсь, чтобы не упасть, за металлическое ограждение своей койки.
– Что ты сделал с телом?..
– Почти всю ночь я гнал в направлении Лотарингии. Целью было отличное место, в самый раз, чтобы избавиться от тела этого монстра: заброшенный сахарный завод между Сарбуром и Саргемином.