Сепар

А Майдан в Киеве всё длился и длился. И когда пролилась первая кровь, Василий Петрович не мог без боли сердечной смотреть на жену, так она переживала. А поделать ничего нельзя было. Андрей не давал о себе знать, не звонил. Где он был? С кем? Что ел? Что пил? Где спал? Был ли жив? По вечерам, включив телевизор, Василий Петрович внимательно слушал новости из Киева и вглядывался в мелькавшие на экране картинки с Майдана: нет ли там сына. Но сына там не было.

Двадцать третьего февраля узнали, что президент Янукович бежал из страны.

– Всё! – сказал Василий Петрович Тимоше. – Просрали страну!

Тимоша огорчённо постучал хвостом по полу.

В середине марта пришла неожиданная весть: Путин подписал указ о присоединении Крыма к Российской Федерации.

Василий Петрович, слушая по телевидению новости, качал головой в недоумении и приговаривал:

– Ай да Путин! Ай молодца! Р-р-аз, и готово! За это дело, мать, надо бы выпить.

Вечером за ужином, пропустив рюмку водки за Путина, рюмку за воссоединение Крыма с Россией, Василий Петрович внезапно спросил жену:

– А ты не против? Может, ты против? Может, тебе обидно, ты же украинка.

– Да какая я украинка! – махнула рукой Галина Ивановна и засмеялась. – Скажешь тоже! У меня только паспорт. Украинского-то как и в тебе!

И вместе они снова выпили за Путина.

В конце апреля 2014 года Михаил принёс Василию Петровичу гостинец. Василий Петрович и Галина Ивановна обедали. Михаил выпростал гостинец из полиэтиленового мешка и поставил его перед отцом на стол.

– Мне? – спросил Василий Петрович, вытирая полотенцем руки.

– Тебе, – отвечал Михаил. – Тебе же их хотелось. Ну вот!

– Где взял? – спросил Василий Петрович, лаская корявыми пальцами берцы.

– Там уже больше нет, – лаконично ответил сын. – Ты примерь.

Василий Петрович примерил. Берцы были чуть-чуть великоваты.

«С шерстяным носком хорошо будет, – подумал Василий Петрович. – Крепкая обувь! Аккуратно носить, так до смерти хватит».

– А себе? – спросил Василий Петрович сына.

– У меня есть, – ответил сын и мигнул отцу, чтобы тот вышел на крылечко покурить.

Сели покурить. Василий Петрович прихватил с собой берцы и поставил рядом на крылечке. Любовался, пока курил. Сын молчал, но Василий Петрович чувствовал, что он хочет что-то сказать. Василий Петрович ждал.

– Ты, это, батя, – начал сын, закуривая вторую сигарету, – матери скажи, что я уехал в командировку. Далеко. Чтобы не волновалась. Я в дом заходить не буду. Просто я уйду сейчас. То есть за мной сейчас заедут. Не прощаясь. Сам понимаешь, слёзы и всё такое… А ты ей потом скажешь, хорошо? Будто сам не знал, а потом узнал.

Василий Петрович молча кивнул головой. Докурил сигарету, поднялся:

– Ты погоди-ко. Я щас!

Василий Петрович ушёл в дом, а через несколько минут вернулся со свёртком. Отдал сыну.

– Шо там?

– Посмотри.

Михаил развернул полотно. В свёртке лежала армейская фляга времён Отечественной.

– Деда?

– Деда! Ты, это, не потеряй в командировке-то. Домой принеси!

– Так точно! – тихо сказал сын и поднялся.

Обнялись. К воротам тихо подкатила старенькая голубая «семёрка». Михаил быстро пошёл к воротам, и Василий Петрович смотрел ему вслед. И хотя верующим он не был, быстро три раза перекрестил удаляющегося сына. Хлопнула дверца «семёрки».

Василий Петрович переобулся в берцы, прямо на крылечке, и сидел, вытянув ноги, чтобы как следует их рассмотреть. Из дома вышла Галина Ивановна, вытирая руки фартуком.

– А Миша где?

– Так это, – начал Василий Петрович, продолжая рассматривать берцы, – он тебе шо, не рассказал? В командировку он уехал. Длительную. Приехали за ним, он и попрощаться не успел. Побежал, крикнул, чтобы ты не волновалась.

– Понятно! – сказала Галина Ивановна и села на ступеньку рядом с мужем. – Так я и знала!

Она утёрла фартуком глаза.

– Шо ты знала? – притворялся Василий Петрович, полируя берцы носовым платком.

Галина Ивановна вынула его из пальцев мужа.

– Ну не обувь же им вытирать! Стирать-то мне! – упрекнула она. – А то и знала, что в Славянск он поедет! И про того ирода заранее знала, что в Киев поедет. Разные они.

Под «иродом» Галина Ивановна имела в виду Андрея. Василий Петрович покосился на жену.

– Прям-таки знала! Я вот не знал.

– Ты не знал, а я догадывалась. Только не по-людски это, втихаря уезжать. Надо было посидеть, проводить. Хоть бы живыми вернулись!

– Лучше встретим. Тогда посидим, – подвёл итог муж.

Больше они о сыновьях не разговаривали. Вместе ждали вестей. А вести приходили не часто. Чаще узнавали о новостях по радио и по телевидению. И вести были тревожные. Чем ближе было лето, тем тревожнее они становились. Василий Петрович сделался мрачен и молчалив, а Галина Ивановна всё чаще пила валерьянку и корвалол.