Убийцы отрубили голову Пертинаксу и, насадив её на копьё, долго носили по городу, гордые своим преступным деянием. Таков был печальный конец этого императора, чьё правление длилось лишь 87 дней, а прожил он полных 66 лет. История, как общеизвестно, не терпит сослагательного наклонения. Мы не можем знать, каким бы было дальнейшее правление Пертинакса, не стань он жертвой убийц. Но даже столь недолгое его царствование говорит о том, что он заслуживает немалого уважения. Ведь Пертинакс прекратил все процессы по обвинению в «оскорблении величества», сосланных по нему приказал освободить, погибших посмертно реабилитировал. Было восстановлено традиционное римское правосудие, где в процессах равно участвовали представители и обвинения, и защиты. Пертинакс решительно отказался от практики произвольных расправ лишь по воле императора. Вернулась гармония в отношениях августа и сената. «Отцы, внесённые в списки» регулярно видели правителя на своих заседаниях. Пертинакс твёрдо гарантировал отказ от наследия «плохих императоров» – казни неугодных им сенаторов. Была усовершенствована денежная система. Повышение массы денария и доли серебра укрепило прочность финансов Империи. Пертинакс подавал римлянам очевидные надежды на возвращение к благословенным временам, когда правили Траян, Антонин Пий, Марк Аврелий… Увы, «бунт, бессмысленный и беспощадный», ибо не было у его участников никаких разумных целей, одна лишь лютая злоба, умело раздутая, не дал утвердиться на Палатине ещё одному «хорошему императору». В Империи наступали смутные времена, грозившие кровавой гражданской войной за высшую власть, каковой она не знала с далёкого 70-го года.
Но пока что убийцы Пертинакса воображали, что судьба высшей власти Рима находится исключительно в их окровавленных руках. Потому, кому быть преемником убитого императора, решалось отнюдь не на Палатине или в сенатской курии, а в стане преторианских когорт. У такового как раз оказался тесть Пертинакса Тит Флавий Сульпициан, который, собственно, был послан в лагерь принцепсом, дабы навести там порядок и не допустить мятежных настроений. К сей ответственной миссии он, похоже, не успел приступить. Но вот, когда стало известно об убийстве правителя, доблестный Сульпициан немедленно отважился изъявить претензии на освободившееся место на Палатине. Потому он сразу повёл разговор с преторианцами, прямо предлагая именно себя без долгих раздумий провозгласить императором. Воины, однако, встретили его властные претензии без энтузиазма и в лагерь он допущен не был. Преторианцев не могло не смутить родство претендента с убитым ими принцепсом. Они вправе были предположить, что, оказавшись владыкой Империи, тот возжелает отомстить за убийство своего царственного зятя74. Тут же выяснилось, что Сульпициан вовсе не единственный претендент на императорский пурпур. У стен лагеря появился ещё один соискатель Палатинского дворца – Марк Дидидий Север Юлиан. Его преторианцы встретили куда более приветливо и, спустив лестницу, позволили ему подняться на лагерную стену. Ворота отворять они не спешили, поскольку сначала хотели выяснить пределы щедрости новоявленного кандидата в августы и его действительные денежные возможности. Они ведь не простили Пертинаксу именно меньших выплат, нежели было обещано.
О происшедшем далее сведения в источниках расходятся. Дион Кассий рисует замечательно яркую картину натурального торга обоих претендентов за право стать императором: «За этим последовала постыдная и недостойная Рима сцена: словно на рынке, как на какой-то распродаже, и сам Город, и вся его держава стали продаваться с торгов. Продавцами выступали люди, убившие своего императора, а покупателями – Сульпициан и Юлиан, надбавлявшие цену в состязании друг с другом, один – изнутри, а другой – снаружи. Понемногу увеличивая ставки, они дошли до суммы в пять тысяч денариев каждому воину, причём Юлиану сообщали: «Сульпициан даёт столько-то, а ты сколько надбавишь?», а Сульпициану говорили: «Юлиан обещает столько-то, а ты сколько дашь сверх этого?» И Сульпициан победил бы, поскольку уже находился внутри лагеря, носил звание префекта Города и первым назвал сумму в пять тысяч, если бы Юлиан не перестал набавлять цену мало-помалу и не предложил бы сразу на целых тысячу двести пятьдесят денариев больше, чем соперник, прокричав об этом громким голосом и показав цифру на пальцах. Воины, зачарованные величиной надбавки и вдобавок опасавшиеся, что Сульпициан будет мстить за Пертинакса, что внушал им Юлиан, впустили последнего в лагерь и провозгласили императором».75