Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь

Поэт намеренно не дает четкого объяснения смысла всего произошедшего. Слова Бертилака о том, что весь заговор был организован феей Морганой, на самом деле ничего не объясняют. Если бы Гавейн принял предложение барона вернуться в замок, он (а вместе с ним и мы) мог бы заглянуть за завесу тайны и понять, какова же была истинная цель заговора и чего ждали от него, Гавейна, носителя куртуазных ценностей, идеального рыцаря. Но поэт не позволяет нам этого сделать. Он отправляет Гавейна в хорошо знакомый ему Камелот, Бертилак же уезжает “по своим делам” (99), и тайна остается нераскрытой. Нам остается лишь размышлять над ней, над уроком, который получил Гавейн, над тем, какова может быть мораль этого произведения (очевидно лишь, что не “женские уловки” (97) виноваты во всех бедах мира, как восклицает раздосадованный герой). Поэт оставляет финал открытым, “не помещая роман четко в перспективу абсолютных ценностей”[173]. “Сэр Гавейн” поражает свободой выбора, оставленной читателю. На последних строках читатель неожиданно, не осознавая, что же произошло, выныривает из наполненного загадками и уловками, как сказочный лес — драконами и людоедами, материала, в который его на протяжении 2525 строк погружал поэт, представляя при этом, казалось бы, абсолютно все детали интриги. “Вот и конец рассказу о делах минувших дней” (101), вдруг говорит поэт, как фокусник растворяясь в воздухе на глазах изумленной и ничего не понимающей аудитории. И этот “модернистский” прием, примененный более 600 лет назад, сохраняет свою оригинальность и сегодня.

Свободу выбора поэт “Гавейна” оставил нам не только в вопросе о том, в чем же заключалась интрига против рыцаря и каков извлеченный из приключения урок. История сложилась так, что о личности и жизни самого поэта мы можем лишь строить предположения. Он оставил нам произведения, равных которым по разработанности сюжета и композиции, идейной глубине и богатству языка нет в английской средневековой литературе. Однако, как и в случае с Шекспиром, мы знаем его фактически лишь как художника, но не как человека. При этом, в отличие от Шекспира, как художник он известен достаточно небольшому кругу читателей. Процесс формирования и развития английского языка привел к тому, что уже в XV—XVI вв. рядовой английский читатель не мог восхититься живым, изысканным стилем, оригинальностью замысла и утонченностью его воплощения в произведениях поэта “Гавейна”, потому что просто не понимал многого из того, что в них написано. Кроме того, ему и негде было прочитать эти произведения, ибо они, как бы мы сегодня сказали, не вышли в тираж.

В своих поэмах, прежде всего в “Сэре Гавейне” и “Жемчужине”, поэт “Гавейна” в наибольшей степени отошел от принципов англо-саксонской аллитерационной поэзии, вплотную приблизившись к необходимости их письменной фиксации. Его произведения уже в значительной степени ориентированы на читателя, а не только на слушателя, как аллитерационные поэмы других авторов. Способность поэта создать драматическое напряжение, дать захватывающее описание, варьировать обертоны речей персонажей, переплетать и сливать в узловой точке линии развития действия, оттенки смысла и настроения, серьезного и комического, “оживить” действие, изобразить изящно и тонко выстроенную беседу наделяет повествование выразительностью и стимулирует эмоциональное восприятие. В “Сэре Гавейне” можно найти лучшие в литературе XIV в. примеры идеализированного описания придворной жизни, реалистичного описания природы, куртуазной беседы, искусства соблазнения и удачной охоты. Для своего повествования поэт создал целый мир, и воздействие романа на аудиторию объясняется не только тем высоким смыслом, что заложен в рассказываемой истории, но и экспрессивным и детальным изображением этого мира. Выверенность поэтической техники, степень структурной разработки, тонкая смысловая игра, наконец, строфическая организация с использованием устойчивой схемы рифмовки делают “Сэра Гавейна”, как и “Жемчужину”, произведениями, требующими письменной фиксации и воспроизведения в неизменяемом виде. Будь они записаны во многих манускриптах и распространены, они могли бы, с литературной точки зрения, составить своего рода конкуренцию течению, которое было оформлено Чосером и его последователями и привело в итоге к созданию национальной литературы. Однако диалектно-территориальная ограниченность распространения аллитерационной поэзии, к которой — со всеми исключениями и достижениями — принадлежал поэт “Гавейна”, привела к ее исчезновению уже в XV в. Мы надеемся, что это издание поможет расширить круг его читателей и почитателей.

ПРИМЕЧАНИЯ