Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь

В этих строках перекидывается мостик к следующей строфе, где Артур встает из-за стола и обращается к Зеленому Рыцарю. Поэт часто начинает новую строфу с “захлеста”, разрабатывая то, о чем только что было сказано в конце предыдущей строфы. Принцип связывания строф реализуется и с помощью других приемов, причем автор делает это даже тогда, когда изменяется предмет повествования. Так, например, в третьей главе, каждый раз, когда действие перемещается из спальни в лес, где идет охота, или обратно, два события связываются использованием одного аллитерирующего звука в течение двух-трех строк или с помощью совпадений того или иного рода: внутренней рифмой в двух длинных строках, использованием близких по звучанию слов и т.д. Эти приемы направлены на создание впечатления непрерывного течения действия (даже если события происходят одновременно, а не последовательно). Строфика, как и остальные уровни организации текста, становится содержательной, стилистически значимой и функциональной.

Таким образом, “Сэр Гавейн” является «актом не только индивидуального, но и весьма искусного творчества, осознанность которого подтверждается самим автором, дающим косвенное указание на основной прием романа — “letteres loken”»[56]. Это “сплетение рифм и созвучий” (2) соединяет текст на всех уровнях его организации в главный символ, главный знак — нарисованный единой линией “бесконечный узел”.

В отличие от большинства средневековых нарративных произведений, которые приносили слушателям радость узнавания уже в какой-то мере известных событий, приключений, историй, “Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь” — произведение, создающее для аудитории значительную свободу воображения и ответной реакции. Эта свобода стала следствием того, что в результате слияния в “Сэре Гавейне” черт древней эпико-героической и новой европейской поэзии, в которой, однако, рыцарский роман находился уже в процессе разложения, произошло “размывание” характерных признаков каждой из этих литературных традиций.

В поэмах аллитерационного возрождения отсутствует куртуазно-любовная тематика, немыслимая в той традиции, которая служит для авторов этой поэтической системы эталоном. В то же время для Чосера и его литературного окружения, в чьих произведениях эта тематика занимает существенное место, артуровская тема представляется архаичной и возникает практически только как объект иронии. В “Сэре Гавейне” эти темы соединились, что привело к появлению произведения, уникального в ряду остальных литературных творений эпохи.

Поэты аллитерационного возрождения, осуществляя поиск жанровой формы, наиболее приемлемой для организации “новой” старой поэзии, не восприняли рыцарский роман в его каноническом виде. Как итог развития аллитерационной традиции, осуществляющий вместе с воссозданием (но и формализацией) всех ее характерных особенностей своеобразный жанровый синтез, предстает аллитерационная “Смерть Артура”. Подобно “Беовульфу”, эта поэма включает все жанровое богатство завершаемой ею англо-саксонской поэтической традиции[57]. В отличие от этих поэтов автор “Гавейна” строит свое произведение на основе формальных признаков рыцарского романа, но реализацию в нем находят далеко не все традиционные для этого жанра мотивы. Так, любовь как важнейшее проявление “внутреннего человека” в рыцаре по канону должна становиться главным источником его вдохновения и доблести при совершении подвигов, даже если “правильное” социальное функционирование рыцарской любви достигается в результате преодоления определенного внутреннего сопротивления, в результате жизненного опыта, “воспитания чувств”[58]. В “Гавейне” же любовь отнюдь не является той силой, которая укрепляет героя в предстоящем ему испытании — безропотно принять ответный удар от страшного Зеленого Рыцаря. Наоборот, если бы влечение к жене хозяина замка, которое она пытается возбудить в Гавейне, пересилило в нем приверженность другим положениям рыцарского кодекса (верности, чистоте и др.), его ждала бы неминуемая смерть. Гавейн получает наказание за то, что принимает от леди в подарок кружевной пояс как “знак любви”, становясь, по куртуазным законам, ее рыцарем.

Произведение имеет неожиданное для классического рыцарского романа окончание: не происходит желанной гармонизации личных чувств героя и его социальных обязанностей, Гавейну не удается поддержать звание идеального рыцаря, он, как и остальные люди, может “легко запятнать себя грехами”(98). И в этом его отличие от героев классических рыцарских романов, которые, пройдя через ряд испытаний-авантюр, восстанавливают первоначальную гармонию и обретают куртуазно-героическую цельность, возвращаясь к идеалу, выстраданному и обогащенному опытом странствий, приключений и опасностей. Действительно, “герой, единственный значительный военный подвиг которого — в начале поэмы отрубить подставленную под удар голову, а единственный любовный подвиг — отказаться от предложенной дамой любви, представляет собой резкий контраст по сравнению с типичным героем средневекового рыцарского романа”[59].