Сэр Найджел. Белый отряд

— А как же такие ответы согласуются с твоей честью? Ведь мы тебе доверяли, ибо ты в свите его преосвященства.

— Благородный принц, я правда нахожусь в свите кардинала, но я верноподданный короля Иоанна и французский рыцарь, а потому молю тебя на меня не гневаться.

Принц скрипнул зубами и окинул молодого человека жгучим взглядом:

— Клянусь душой моего отца! Мне нелегко удержаться и не сразить тебя тут же на месте. Но одно я тебе обещаю: если твой значок с красным грифоном появится завтра на поле битвы и ты будешь взят в плен живым, твоя голова простится с телом!

— Дражайший сын мой, твои речи безумны! — воскликнул кардинал. — Даю тебе слово, что ни мой племянник Робер, ни другие рыцари моей свиты участвовать в битве не будут. А теперь я оставляю тебя, государь, да смилуется Господь над твоей душой, ибо никому в мире сейчас не грозит такая опасность, как тебе и твоим людям! Мой тебе совет: проведи ночь в благочестивом бдении, дабы лучше приготовиться к тому, что может принести грядущий день.

С этими словами кардинал поклонился, в сопровождении своей свиты направился туда, где они оставили коней, и поехал в соседнее аббатство.

Разгневанный принц, повернувшись на каблуках, вошел к себе в шатер, а Чандос оглянулся и с ласковой улыбкой протянул руку Найджелу.

— Я много наслышан о твоих славных деяниях, — сказал он. — Уже твое имя известно как имя доблестного оруженосца. В твои годы я стоял не выше, а ниже.

Найджел раскраснелся от гордости и радости.

— Нет, мой любимый господин, — сказал он, — совершить мне удалось очень мало. Но теперь, когда я вернулся к тебе, уповаю, что научусь вести себя достойно! Ведь где, как не под твоим знаменем, могу я снискать честь?

— Поистине, Найджел, ты приехал в удачное время. Не вижу, как мы сможем уйти отсюда, не дав битвы, которая навеки сохранится в памяти людской. И не помню ни единого нашего сражения с французами, когда они были бы так сильны, а мы — так слабы, как теперь, и тем больше славы и чести можем мы обрести. Было б у нас лучников на две тысячи больше! Но, чаю, мы причиним им немало хлопот, прежде чем они отбросят нас от этой изгороди. Ты видал французов?

— Нет, благородный сэр. Я только что добрался сюда.

— Я как раз собирался прогуляться вдоль их лагеря, взглянуть, что у них за армия. Поедем, пока не стемнело, и осмотрим их расположение, насколько нам это удастся.

На этот день между противниками было заключено перемирие — ради неуместной и бесполезной попытки кардинала взять на себя роль посредника. Поэтому, когда Чандос и Найджел выехали из-за живой изгороди, они увидели на равнине небольшие группы рыцарей, как английских, так и французских. Последних было больше — им необходимо было разведать диспозицию вражеского войска, и многие подъезжали на сотню-другую шагов к изгороди, однако дозоры лучников тут же сурово отгоняли их.

Чандос ехал между этими компаниями, а так как чуть ли не в каждой находился былой противник, то все время слышались возгласы «А, Джон!» с одной стороны и «А, Рауль!», и «А, Николя!», и «А, Гишар!» — с другой. Лишь один всадник, дородный и краснолицый сеньор Клермон, приветствовал их не столь дружески. По странной прихоти судьбы, его сюрко украшала голубая Богоматерь, окруженная золотыми лучами, и точно такое же изображение было на сюрко, который надел в этот день Чандос. Вспыльчивый француз преградил им путь и поднял своего скакуна на дыбы.

— С каких пор, милорд Чандос, — сказал он негодующе, — ты присвоил себе право носить мой герб?

Чандос улыбнулся.

— Но это же ты носишь мой, — промолвил он. — Сюрко это мне давным-давно вышили в Виндзоре добрые монахини.

— Не будь перемирия, — крикнул Клермон, — я скоро доказал бы тебе, что носить его ты не смеешь!

— Завтра в сражении высматривай мое сюрко, а я буду высматривать твое, — ответил Чандос. — И мы достойно решим это дело.

Но холеричного француза умиротворить было не так-то просто.

— Вы, англичане, сами придумать ничего не способны, — сказал он, — и присваиваете все хорошее, что увидите у других!

Ворча и негодуя, он поехал своей дорогой, а Чандос с веселым смехом пришпорил коня и поскакал вперед по равнине.

Прямо перед позицией англичан деревья и кусты заслоняли врага, но едва они остались позади, как открылся широкий вид на огромный французский лагерь. В середине высился большой шатер из красного шелка с серебряными королевскими лилиями по одну его сторону и золотой орифламмой, боевым знаменем старой Франции, — по другую. Насколько хватало глаз, точно камыши на речном берегу, во всю ширину и глубину лагеря колыхались знамена и значки знатных баронов и знаменитых рыцарей, а выше их всех вздымались штандарты владетельных герцогов, свидетельствуя, что здесь собралось феодальное воинство всех важнейших французских провинций.