Серафим

– Подобно вам, мистер Бофингер, я сторонница тщательности. – Вернув кубок на поднос, я закинула ногу на ногу и положила ладони на колени. – Прежде чем мы поговорим о цифрах и гонорарах, – он оживился, как собака, почуявшая молочную кость, – мне хотелось бы лучше понять, куда пойдут мои деньги. Слышала, ваша компания любит использовать полученные средства и выдавать займы, чтобы повысить доходность инвесторов. Это слухи?

Его улыбка продолжала сверкать.

– Инвестирование заемных средств – обычная практика в управлении хедж-фондами. Время – деньги, поэтому большие суммы обеспечивают лучшие инвестиции и более высокую доходность.

Бофингер продолжал бубнить. Делая акцент на громких словах, он приводил пример за примером выдающихся успехов своего фонда. Мне пришлось сжимать губы, чтобы не зевнуть. Единственным легким развлечением для меня стали его густые брови. Они извивались вокруг морщинистого лба, как те мохнатые гусеницы, которых я видела в пригороде, когда сопровождала Лей, чтобы навестить одного из ее грешников. Тогда я наклонилась, чтобы погладить гусеницу, но Лей схватила меня за запястье и предупредила:

– Селеста, нет. Они ядовиты. – Благодаря моим замечательным крыльям ничего смертельного бы не произошло, но опыт бы вышел не из приятных.

Бофингер был на середине фразы, когда я отбросила притворство заинтересованного инвестора и спросила:

– Что вы думаете о числе тридцать пять?

Его кадык дернулся под дряблой кожей.

– Прошу прощения?

– За которым следуют девять нолей.

– Столько… – Он потянул за воротник рубашки, украшенной монограммой, как и на коврике. – Столько вы планируете инвестировать?

– Разве не было бы удобно?

Он быстро моргнул.

– Простите. Не уверен, что понимаю.

– Вы умный человек, мистер Бофингер. Уверена, вы прекрасно меня понимаете.

На его щеках появился румянец, а на висках выступили капельки пота.

– Послушайте, я не из ФБР или Комиссии по ценным бумагам и биржам. Я всего лишь обеспокоенный гражданин.

Его пальцы пытались расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, будто это могло как-то помочь ему дышать.

– Вы ходите по льду. Очень тонкому льду. И да, я знаю, что вы прикрыли свою задницу. – Поскольку это слово имело и другое значение, оно не было в списке непристойностей ишимов. До тех пор, пока оно не связано со словом «дырка». В тот день, когда я узнала, что «задница» не обречет меня на потерю перьев, оно заняло важное место в моей речи. – Слышала, вы купили дом в Омане и перевели активы на офшорные счета.

Фиолетовый. Цвет кожи этого мужчины приобрел фиолетовый оттенок. Я надеялась, что он не умер, потому что это не принесло бы мне никаких перьев. Встав, я взяла его кубок с водой и подошла к финансисту, сунув емкость ему в руки.

– Пейте.

Он долго смотрел на воду.

– Если вы не из ведомства, тогда… почему вы здесь?

– Я здесь, потому что хочу помочь вам.

– Помочь мне? – громко спросил он.

– Да, помочь. – Вернувшись к кушетке, на этот раз я села на ее подлокотник. – У вас прекрасная семья, но ваши действия, когда о них станет известно, уничтожат их. Помните Мейдоффа? Один из его детей покончил жизнь самоубийством. Вы же не желаете, чтобы подобное случилось с Генри, правда? Или с Мадлен, если уж на то пошло. Вы же не хотите, чтобы вашу жену выставили из всех общественных организаций и забросали оскорблениями. Или чтобы ваши внуки подвергались травле и остракизму в школе. Дети порой могут быть очень жестокими.

Мужчина молчал, но, по крайней мере, сделал глоток воды.

– Я не прошу признания, и на мне нет прослушки. Просто хочу, чтобы мы нашли решение, пока все это не вышло вам боком. Сколько денег у вас осталось?

Его взгляд метнулся к двери.

– Мистер Бофингер, я не ваш палач. Если уж на то пошло, я скорее ангел-хранитель. – Ха. Я почти улыбнулась от того, что вплела эту крупицу правды в человеческий разговор. Почти, потому что правда заключалась в том, что его финансовая пирамида не повод для смеха. – Так что, пожалуйста, окажите мне сотрудничество.

– Три.

– Миллиарда?

– Нет. – Он закрыл глаза, его кожа приобрела землистый цвет рисового пудинга. – Три сотни миллионов долларов.

– А дом? То есть дома́?

– Могу получить тридцать, может быть, сорок, за этот. Тот, в Хэмптонсе, стоит около семидесяти, но… – Он прижал кубок по лбу. – Но я уже брал под него кредит, так что… Так что им владеет банк.

– А что насчет предметов искусства?

– Они стоят несколько миллионов. Максимум двадцать.

Я не знаток в математике, но возвращать деньги инвесторам было бы все равно что пытаться искупаться в капле воды.

– Ладно. А инвестиции? Наверняка не все они пропали.

– Два инвестора потребовали свои деньги в прошлом месяце, поэтому мне пришлось… – Конец его фразы сменился пронзительным выдохом, а затем его поникшие плечи затряслись. – Я отправлюсь в тюрьму. Пожизненно.

– Да. Наверное, так и будет.

– Я должен просто… – Он посмотрел на пенную гладь Ист-Ривер. – Просто… спрыгнуть с моста.

– Тогда все это обрушится на вашу жену и детей. А вы этого не хотите.

– Что же вы предлагаете мне сделать? – Его пронзительный голос меня не испугал.