Серая мать

любую кость – сломать

если очень сильно хотеть этого…

Странные образы. Неужели она ослабла настолько, что начала мыслить, как человек? Впрочем, в этом был смысл. Руки, ноги, зубы, когти – сейчас они с девушкой были почти на равных. Не совсем, но все же. Рисковать не стоило. Для этого есть другие.

Оставив Олесю, она обратилась к Семену – беззвучно, так, чтобы слышал только он. Позвала, но он не откликнулся. Попыталась войти в его разум сама, но он…

Он ее не впустил.

Он снова не принадлежал ей. Сбросил оковы.

Могла ли она недооценить его?

Нет. Она не ошибалась. Никогда.

Сопротивление. Они все сопротивлялись, так или иначе. Сейчас это не имело значения. Она могла подождать еще, могла поесть позже, может быть – на той стороне, но эти двое перекрывали Проход. Стояли прямо напротив, почти прижавшись спинами к тому, что для них выглядело обычной стеной. Порченая добыча не значила ничего. Но второй был ей нужен.

Если бы не он, все решила бы Колыбель – вот она, слева, готова покинуть свое укрытие. Слишком большая. Слишком жадная, чтобы схватить одного и не тронуть другого.

Серая Мать надавила сильнее, чувствуя, как сминается сопротивление Семена, но нечто внешнее внезапно обрубило связь. Нечто, чего попросту не могло здесь быть, потому что Дитя был еще слишком слаб, чтобы…

Обернувшись, Серая Мать наконец увидела, что Дитя уже не ест. Морда с окровавленной пастью, не смыкающейся до конца из-за усыпавших ее зубов, смотрела в сторону людей. Глухой рык, вырываясь наружу, пузырился розовой пеной. Достаточно было его подтолкнуть…

Серая Мать сосредоточила внимание на Дитя, и он скакнул вперед.

Еще прежде, чем она успела отдать приказ.

Ощетинившиеся костяными зубцами лапы несли его совсем в другом направлении.

5

Первой на лестнице появилась серая фигура. Жилистая и высокая, она доставала бы макушкой до потолка, если бы ее спина с выступающими гребнями позвонков не была сгорблена. Вперившись в Олесю белесыми шарами мертвых рыбьих глаз, Серая Мать остановилась рядом с телом Толеньки, прямо в подсыхающей луже крови.

Олеся смотрела на нее глазами Семена, но все равно различала прозрачное фиолетовое марево, дрожащее вокруг. Единственная блеклая нить тянулась назад, к…

К красному.

Он в самом деле был красным, этот новорожденный монстр, следующий по пятам за Серой Матерью. Красный, как хлещущая из разорванной артерии человеческая кровь. Красный, как мышцы под содранной кожей. У него и не было кожи – одна только плоть, бугрящаяся отдельными влажными тяжами, не прикрывающая до конца крупных костей и суставов, вывернутых и изломанных, как неправильно собранный конструктор. По сторонам от кривых челюстей, утыканных в несколько рядов зубами – человеческими резцами и клыками – вздрагивали мелкие мышцы. Внимание монстра приковал труп на ступенях. Кровь. Смерть. Пища.

И все же мелкие глазки, утопающие в темных ямах черепа, не принадлежали животному. Как и алое сияние вокруг истекающего сукровицей тела.

Это было Дитя Серой Матери. Урод, выращенный из человеческой плоти и крови, но с психической силой, как у родительницы.

Вот она, смерть. От его зубов. От его когтей. Лишь бы только он не успел пройти сквозь стену сам, без Серой Матери…

«Мы не позволим им пройти».

«Пока живы – не позволим».

«Ты слышишь, Семен?»

Нет.

Он больше не слышал.

Нить, соединяющая Серую Мать и Дитя, растаяла, а затем возникла вновь. Только теперь она тянулась к Олесе, ползла в воздухе призрачным щупальцем с острым жалом. Немигающие рыбьи глаза пожирали ее взглядом, пока Серая Мать делала шаг навстречу.

«Нет».

Короткое непроизнесенное слово повисло в воздухе между ними, оттолкнув ползучее жало. Олеся как будто знала, что так оно и будет. Места для страха и удивления больше не было. В конце осталось лишь одно намерение, выкристаллизованное до прозрачной ясности.

«Я не позволю тебе пройти».

«Любые глаза можно выдавить».

«Любую плоть – разорвать зубами».

«Любую кость – сломать».

«Если очень сильно хотеть этого».

«А я никогда и ничего не хотела так сильно, как уничтожить тебя».

«Поэтому просто подойди. Давай. Подойди ко мне».

Серая Мать больше не двигалась. Застыла у самого края лестницы, похожая на тощего четырехлапого паука, и не сделала ни шагу.

«Я не позволю тебе пройти. Ни сейчас, ни потом».

Только… как быть с уродом?

И с ней.

Даже боковым зрением Семен не видел, как открылась дверь тамбура справа, но Олесе не было нужно его зрение, чтобы ощутить присутствие Ангелины, вязкое, как жара перед грозой.

Гигантская амеба, сжегшая кислотой ее лицо, вновь выползала из тамбура. Она тоже играла какую-то роль, стремилась к какой-то цели… К Серой Матери, к Дитя… К стене…

Невидимое простым глазом жало метнулось в сторону, к Семену, и Олеся не могла ничего с этим поделать. А если и могла… Ей очень нужно было время. Нужно было придумать что-то. Как можно скорее. Прямо сейчас!