Серая мышка и хищник (СИ)

Она настолько погрузилась в рассматривание этого всего, что по отдельности и все вместе отражало жизнь двух любящих людей, что не обратила внимания, когда мужчины перешли в другую комнату пообщаться без свидетелей. Не услышала она, как подошла Ольга, уже освободившаяся после кормления и укладывания ребенка.

— Нравится?

— Очень! — в полном восхищении ответила Надя, оторвавшись на минуту, чтобы взглянуть на нее, и снова вернулась к рассматриванию художественного беспорядка.

— Это я во время беременности, — улыбнулась Ольга. — Подумала, и выкинуть все это жалко, а с другой стороны пылиться годами, решила сделать такую стену.

— Очень здорово! — подтвердила Надя.

— Надин, вы куда спрятались? — услышали они голос Андрея. Она слегка покраснела от такого неожиданно интимного обращения к себе.

— Пойдем, — сказала Ольга, — Мужчины соскучились без женского общества! Надя заинтересовалась моей стеной, — сообщила она мужчинам, входя в гостиную с очень большим угловым диваном, на котором удобно расположились мужчины.

— Да, кто бы знал, как мне было тяжело во время нашей беременности, когда она делала эту стену! — ища сочувствия, сказал Паша.

— Ой, ну не ной! — тут же отреагировала Оля.

— А кто кидался рисовать свои картины в четыре утра? — набросился на нее Паша.

— Да? А кто запретил мне рисовать, побоявшись, что я отравлю твоего нерожденного ребенка?

— А кто провонял красками всю квартиру?

— Ну, я быстро перешла на лепку! — отпарировала Оля.

— Только не надо вспоминать про то, как я потом ползал на коленях, отскребая полы от глины, пластилина и всякой дряни. Оля, кстати, искусствовед, — поделился он с Надеждой.

— Да, знаешь, как говорят, кто не состоялся как художник, тот становится искусствоведом, — улыбнулась Ольга в сторону Нади. — А во время беременности во мне проснулись все дремавшие порывы. Я рисовала все, что попадалось на глаза и на всем, что не успевал во время убрать Пашка.

— Да, а еще порывалась вышивать, собирать безумно большие паззлы, даже вырезать всякие игрушки из дерева, причем все это практически одновременно! Я чувствовал, что живу с сумасшедшей!

— Ой, да ладно тебе! — отмахивалась Ольга. — Тебе же нравилось, когда я тебя рисовала?!

— Ага, очень удобно сидеть в одной позе по несколько часов! И это хорошо еще, если одетым!

Эти слова внесли некоторое веселое смущение в компанию, и Надежда в замешательстве попыталась переключить разговор вновь на стену:

— Я видела у вас открытка с хорошей репродукцией Моне?

— Да, это мы когда были в Париже, я купила, мне тоже очень понравилось качество, для импрессионистов очень важна передача цвета, эта открытка передает впечатление.

— Я очень долго не понимала импрессионистов вообще. Родители подсовывали мне альбомы, а я не могла взять в толк, почему папа так ими восхищается, он вообще очень любил импрессионистов, особенно Моне, говорил, что таких светлых картин ни у кого нет. Я поняла это только побывав в музее Д'Орсе. — улыбнувшись, продолжила: — После этого я сказала папе, что все репродукции надо запретить, потому что они совершенно не передают того ощущения от картины, когда ты прямо чувствуешь дуновение ветра или игру солнечных бликов на лице или запах цветов…

Павел аккуратно посмотрел на Андрея. Увидев непроницаемое лицо последнего, понял, что это было нечто вроде откровения для него, удивленно приподнял бровь, потом заметив короткий взгляд Надежды в его сторону, тут же придал своему лицу невозмутимость. Но было поздно.

Осознав, что слишком погрузилась в воспоминания, Надя внезапно замолкла и вся покрылась румянцем.

— Ты совершенно права, — подхватила Ольга, пытаясь снять смущение гостьи. — Импрессионистов, да и вообще художников невозможно оценить или вообще воспринять по репродукциям, какие бы хорошие не были альбомы. Хорошо, когда есть возможность посмотреть в живую.

— Да, — подхватил Павел. — Помню, как мне хотелось посидеть в одном из уютных парижских ресторанчиков, попить вина, а Олька тянула меня в музей, и я, конечно, плелся за ней, а куда денешься в самом начале?! Это она сейчас ни за какие коврижки не затянет меня ни в какой музей!

— Да сейчас я сама, как на подводной лодке, какой музей?! Я толком-то никуда и выйти не могу, вся в кормлении, иногда чувствую себя едой, — рассмеялась Оля. — Кстати, давайте пить чай с тортиком!

— Вот от сладостей нас за уши не оторвать! — подшутил Паша над ней.

— Много будешь разговаривать, сам дочь кормить будешь! — отрезала Оля, надув губы.

— Все-все, — примирительно подняв руки вверх, засмеялся Павел. — Ставлю чайник и несу тортик.

Андрей тем временем украдкой поглядывал на Надин, как он ее называл про себя. Почему-то ему не нравилось короткое и бесцветное, как он считал, «Надя», а «Надежда» звучало очень уж официально. «Надин» было как-то даже интимно!