Лео никогда не прописывал сюжеты до конца, поэтому и сам частенько ломал голову над тем или иным событием. Вот и сейчас он мучил себя и потенциального читателя образом того самого
На лице Лео возникла улыбка творца, получавшего вдохновение из кувшина Сатаны. Пальцы с новой силой забарабанили по клавиатуре. Он почесал двухдневную щетину. Левая рука опять поднялась к лицу и продолжила царапать ногтями волоски и кожу на щеке.
Лео с непониманием уставился на собственную конечность. Он не управлял ею. Ощутил по всему телу песчинки, зудевшие прямо в порах кожи. Перепуганный до смерти, он поднялся из кресла и плюхнулся обратно.
На выстланных ночью стенах кабинета сверкала пара огромных глаз.
Метровые глазищи, расположившиеся на картине с пасторальным пейзажем и книжных полках, таращились в разные стороны, как у полоумного. Они просто были, сводя с ума одним своим присутствием. Сияние цвета разогретой крови затапливало кабинет.
– Галлюцинация. Господи, я галлюцинирую, – пробормотал Лео. – Хоть бы клавиатура была настоящей. Будь я проклят, если не запишу это.
Справедливо рассудив, что получил билет на поезд, идущий прямиком в дурку, Лео рассмеялся, хоть и не видел ничего веселого в сумасшествии. Главное, оставаться на месте, и тогда, возможно, Дима или Диана обнаружат его бедственное состояние и вызовут врачей. Кодрян, где ты?
Лео вернулся к клавиатуре. Пока левая рука, нырнув под футболку, срывала кожу с груди, он описывал подконтрольной правой собственные ощущения. Боль. Жар. Монстрообразные глаза дают установку на трансформацию плоти. Рубиновое сияние омывает, будто душ из крови.
Нечто древнее приглашало его прогуляться и… поужинать.
Дима тем временем прикончил первый рассказ «Песен малиновых глубин». Он никогда не понимал шума по поводу писательских талантов отца, но сейчас впервые по-настоящему загордился им.
На третьи сутки пребывания в гостинице с малоприятной администраторшей по фамилии Фюрстенберг детектив допустил роковую ошибку. Он заснул со спущенной рукой, а когда очнулся, то понял, что его конечность, частично втянутую под кровать,
Тогда-то Дима и узрел вместе с детективом миниатюрное кладбище и их обитателей.
Под кроватью клубились серые облака, а пол выстилали могильные курганы. Место походило на лоскуток какого-то иного пространства. Маленькие существа с собачьими головами как раз заканчивали закапывать мизинец добытой руки. Даже успели поставить крохотную могильную плиту с соответствующей картинкой.
Подобные картинки были повсюду. Руки, ноги, детская голова – всё то, чего лишились постояльцы гостиницы, не умевшие нормально спать.
К слову, детектива похоронили целиком. Правда, для этого миниатюрным гробокопателям пришлось разбить новое кладбище под кроватью в следующем номере.
Дима улыбнулся. История оставила чувство черного веселья, будто он и сам был тем человечком с крохотной лопатой. А потом улыбка сползла с лица. Стук по клавиатуре, доносившийся из кабинета, где работал Лео, стал абсолютно лихорадочным, будто за ноутбуком восседала безумная машинистка, долбившая по всем клавишам подряд.
– Пап, ты что, кофе перепил? – крикнул Дима и хохотнул.
Однако смех быстро сошел на нет, когда звуки из кабинета сообщили, что процесс печатания сменился процессом избиения очень дорогого ноутбука. Подросток вышел из комнаты и заглянул к отцу. В ногах сразу же возникла слабость, а в горле забился крик.
На кресле за ноутбуком елозил здоровенный волк черно-серого цвета.
Встав лапами на испорченную клавиатуру, на которой не набралось бы клавиш и на слово «хлеб», зверь с рычанием грыз погасший экран. Изодранная одежда валялась поблизости.
В голове Димы одновременно зазвучали голоса Арне и Франка.
– Пап… – начал было Дима и осекся.
Он попятился, стараясь шагать как можно тише. Оборотень обернулся. Дима замер, и зверь тоже застыл. Мальчику вспомнились кошки, чьи игры иногда заключались в своеобразном зеркальном отражении. Ты делаешь шаг, и они тоже. Только сейчас перед Димой находилось кое-что покрупнее и пострашнее обычных кисок.
– Пап, это же я, – с дрожью в голосе произнес Дима.