Серая Слизь

Бреду по левой стороне, навстречу запинающемуся, надолго застывающему автопотоку — пробка образуется у светофоров в начале Валдемара и в часы пик блокирует движение не только по всей длине моста, но и до перекрестка Слокас-Калнциема. Сейчас все не так страшно, но все равно тачки еле едут… Что-то знакомое вижу в отдалении, под пилоном где-то.

Я даже останавливаюсь. Розовая “Волга”. “ГАЗ-21”. Буксует вместе со всеми метрах в двухстах от меня… Медленно иду навстречу. Вон же он… Вон.

Ч-черт… Совсем течет башня… Никакая, на хрен, не “Волга”… Не похожа даже. И цвет другой…

Некоторое время стою, облокотившись на облупленные перила, глядя вверх по течению, бессмысленно приглаживая взбиваемые ветром хохлы на мерзнущем затылке.

Дохожу до Дома печати, по длинному подземному переходу перебираюсь на сторону “Олимпии”. Сойдя под насыпь, по нижнему коротенькому мостику форсирую отделяющую Кипсалу мутноватую протоку, собираясь валить вправо, наверх — к церкви, к Слокас. Миновав практически мостик, двух шагов — то есть именно что двух, трех максимум шагов, пары метров каких — не дойдя до перекрестка с набережной, я даже успеваю подумать, что вылетевший из-за моей спины на хорошей скорости, почти не притормаживая, серый “опель” не сможет — НИКАК НЕ СМОЖЕТ! — увернуться от прущей слева под добрых семьдесят здоровенной фуры…

Удара почему-то не слышу. Хотя вижу все, несмотря на мгновенность происходящего, очень детально… — успеваю опять же увидеть. Еще успеваю не отпрыгнуть — отшатнуться: на метр назад. Тот метр, на расстоянии которого перед моей мордой быстро и ловко переворачивается (вместе с багажником) кверху ногами подробный, в грязевых брызгах, с красно-бело-красным прямоугольничком задний номерной знак “опеля”.

Это я только и запоминаю. Остальное в памяти не фиксируется, ничего: ни воздушная волна от мелькнувших впритирку нескольких тонн, ни щедрое стекольное зерно, ни тяжелый, неостановимый юз становящейся поперек набережной фуры, ни хруст голых кустов на обрывчике, ни звук, с которым “опель” входит в воду.

А потом заканчиваются и сигареты. Верчу в пальцах пустую пачку, заглядываю, словно не веря, внутрь, роняю на стол. В дополнение к разгромному натюрморту из кружки с мокрой заварочной гущей на дне и желтоватым разомкнутым колечком у края, сиреневой пластмассовой прозрачной зажигалки, переполненной пепелки, невесть что тут делающей кассеты с фильмом Body Snatchers, чайной ложки, серых пятен просыпанного пепла. Босые подошвы стынут на линолеуме, но тапки остались где-то в безнадежно глубоком тылу, в комнате… Прижатые к стене лопатки тоже стынут — сквозь майку. Можно сесть на табуретку и поджать ноги — но ведь и для этого нужно некоторое волевое усилие…

Косясь в окно, где контрастные и размытые посюсторонние фрагменты смешались с разбросанными по темени окнами и фарами, зеваю и вяло думаю, как хорошо я виден сейчас снаружи — полуголый и охреневший… Косясь в окно… где кувыркается, кувыркается, кувыркается белый, в грязевых брызгах, с красно-бело-красным прямоугольничком номерной знак с незапомненным номером…

Тру веки. Все равно ведь хрен усну… Сгребаю со стола пепельницу, кладу в нее пачку, шлепаю к мойке. Поджимаю пальцы на ногах, ступая на влажную тряпку, — еще и мойка, фак, до кучи протекать стала, никогда раньше такого с ней не было… Открываю дверцу под ней, опорожняю пепелац в ведро. Чайку еще дернуть, что ли?…

Воды… мало. Сую электрочайник под струю. Наполнив и хлебнув из носика, помещаю, не глядя, на подставку. Жму кнопку. Холодную из незакрытого крана кидаю пригоршнями в морду. Вырубаю воду, провожу по харе полотенцем.

Что такое?… Я ж его включал… Снова щелкаю кнопкой на ручке чайника. Индикаторный огонек не зажигается. Штепсель отошел?… Тянусь пошевелить — и только совсем смутный какой-то рефлекс, протестующий против сочетания электричества и мокрой руки, не дает довести движение до конца… Пальцы так и застывают — в паре сантиметров от торчащего из розетки штепселя.

Я вижу, что не так: возле самого штепселя провод как бы чуть надорвался — изоляция отошла, видна медная проволока. Когда это он успел?… — все ж в порядке всегда было с этим проводом… Осторожно убрав руку — мокрую руку, — я медленно перевожу взгляд вниз. На собственные ноги. Босые ноги. На мокрой тряпке.

— Halo.

— Дайнис?

— Да.

— Дайнис, доброе утро. Это Денис Каманин. Почти тезка… Знаете, Дайнис, вы были правы. Я тут подумал… Если еще не поздно, я хотел бы принять ваше предложение…

34

Щекотка. Щекотный шорох, как от перекиси водорода. (Может, перекись и есть?… Вряд ли. Ватный тампон…) Кожу сразу словно стягивает слегка: тут поддувает — не то что внизу. Бормотание этой… как ее — Юты?… Голову мою наклоняют вправо… влево… Почти неощутимые мазки — кисточки? Прохладное множественное прикосновение: к скулам, к щекам… Что-то втирают в рожу. Запускают пальцы в волосы, взбивают хайр короткими тычками. Снова поворачивают башку туда-сюда, осторожно прихватив за подбородок.

— Готово…

— Открывать глаза?

— Открывай.