- Правда, правда, - воскликнула, точно вдруг проснувшись, Христлиба, а дочка Шульца Гретхен! Можно ли быть лучше, чем она, хотя у нее и нет таких лент на платье, как у меня!
- Полноте болтать вздор! - остановила детей рассерженная госпожа Бракель. - Вы еще не в состоянии понимать, что говорит и думает почтенный господин наш дядюшка.
Словом, никакие просьбы и вздохи детей о том, как хорошо было бы сегодня в лесу, не помогли; оба, и Феликс и Христлиба, должны были находиться в комнате, что было тем прискорбнее, что и сладкий пирог, стоявший на столе и манивший детей своим аппетитным запахом, должен был оставаться нетронутым до приезда дядюшки.
- Ах! Хоть бы они поскорее приехали! - восклицали они, чуть не плача от нетерпения.
Наконец послышался вдали лошадиный топот, и скоро к крыльцу подкатила карета, такая блестящая и так искусно украшенная золотыми бляхами, что дети ахнули от изумления, никогда не видав чего-либо подобного. Длинный, сухой господин вышел из кареты с помощью егеря, откинувшего подножку, и, обняв не сгибаясь Бракеля, дважды приложил свои щеки к его губам, проговорив:
- Bon jour*, любезный родственник! Пожалуйста, не конфузьтесь!
______________
* Добрый день (франц.).
Егерь между тем помог выйти из кареты маленькой толстой даме, а затем вынул из нее еще двух детей, мальчика и девочку, очень осторожно спустив их на землю. Феликс и Христлиба тотчас же подошли к высокому господину и, взяв его, как было им приказано родителями, один за одну, а другая за другую руку, поцеловали их со словами:
- Милости просим, многоуважаемый господин дядюшка!
Затем сделали то же самое с приехавший дамой, сказав:
- Милости просим, многоуважаемая госпожа тетушка!
Обратившись, наконец, к приехавшим детям, оба даже как будто немножко растерялись, впервые увидев такую нарядную одежду.
Мальчик был в великолепных, расшитых золотом панталонах и камзоле темно-красного сукна; на боку его была прицеплена маленькая блестящая сабля, а на голове надета красная с белым пером шапочка, из-под которой он как-то особенно смешно и глупо выглядывал со своим бледным, одутловатым лицом и маленькими, заспанными глазами. Девочка была одета так же, как и Христлиба, в белое платьице, но только с невообразимым множеством бантов и лент. Волосы ее были заплетены в несколько вздернутых кверху кос, а на голове сияла маленькая блестящая корона. Христлиба хотела было дружелюбно взять ее за руку, но та вдруг скорчила такую кислую, плаксивую гримасу и так поспешно отдернула руку, что бедная Христлиба даже испугалась. Феликс тоже вздумал было поближе посмотреть на хорошенькую саблю своего гостя, но тот во все горло закричал:
- Сабля! Моя сабля! Он хочет отнять мою саблю! - и, проворно убежав, спрятался за высокого господина.
Феликс покраснел от негодования и крикнул:
- С чего ты взял, что мне нужна твоя сабля? Глупый ты мальчик!
Последние слова, правда, он пробормотал совсем тихо, но господин Бракель их слышал и строго его остановил словами:
- Ну, ну! Феликс!
Толстая дама между тем сказала:
- Герман! Адельгунда! Не бойтесь! Дети не сделают вам ничего дурного. Не будьте такими капризными.
А сухой господин, заметив: "Они сами познакомятся!", подхватил под руку госпожу Бракель и вошел с ней в дом. Господин Бракель подал руку толстой гостье, а за ней в дом побежали Герман и Адельгунда. Феликс и Христлиба остались одни.
- Наконец-то разрежут пирог! - шепнул Феликс сестре.
- Ах, да, да! - весело воскликнула Христлиба.
- А потом мы побежим в лес! - добавил Феликс.
- И не будем водиться с этими приезжими недотрогами, - подхватила Христлиба.
Сказав это, дети в два прыжка очутились в комнате. Герману и Адельгунде сладкого пирога не дали, потому что это могло, как сказали родители, испортить им желудки. Взамен они получили по сухарику, которые егерь вынул из принесенной коробки. Зато Феликс и Христлиба с наслаждением приложились к сладкому пирогу, который матушка полновесными кусками разделила между всеми присутствовавшими.
ЧТО БЫЛО ПОТОМ
ПРИ ПОСЕЩЕНИИ ЗНАТНЫХ ГОСТЕЙ
Приезжий гость, называвшийся Киприанус фон Бракель, приходился родственником нашему Бракелю, хотя и был родом значительно знатнее его. Он не только пользовался титулом графа, но носил на каждом из своих верхних платьев по большой, вышитой серебряной звезде; вышитая звезда была даже на его простыни для бритья, потому, наверное, когда он год назад посещал Таддеуса Бракеля, еще без толстой дамы, которая была его женою, и без обоих детей, Феликс его спросил:
- Вы, верно, почтенный господин дядюшка, король?
Феликс вспомнил одну виденную им картину, где был нарисован король с точно такою же звездой, потому и заключил, что дядюшка тоже король, если носит такие ордена. Дядюшка очень смеялся над этим вопросом и отвечал:
- Нет, любезный племянник, я не король, но верный его слуга и министр и управляю многими людьми. Если бы ты происходил от Бракелей по прямой линии, то мог бы надеяться со временем носить такую же звезду, как и я, но ты не более, как просто "фон", из которого многого выйти не может.