Сербия о себе. Сборник

Возможно, разоренная скупщина, дотла сгоревшее здание государственного телевидения отнюдь не единичные случаи физического насилия над представителями режима (Драголюб Миланович[166] , Буба Морина, Татьяна Ленард[167] и ряд не зафиксированных СМИ инцидентов на периферии), «кризисные штабы», множество случаев разграбления недвижимости и имущества СПС по всей Сербии – невысокая плата за более чем десять (по некоторым мнениям, пятьдесят) лет лжи, манипуляций и репрессий. Однако и эти размеры «революционного насилия», хоть относительно небольшие по сравнению с тем, что имело место во время переворотов в 1903 и 1945 гг. (причем второй был гораздо более жестоким и глубинным как в отношении репрессий, так и смены общественно-политической структуры), могут стать препятствием истинной, постоянно откладываемой демократизации сербской политической жизни. И это не пустые слова, а реальная политико-психологическая проблема, в существование которой легко будет поверить, если не сегодня завтра перед той же самой скупщиной с бульдозерами и прочей техникой соберутся тысячи недовольных работников Колубары и Раковицы, уволенных с приватизированных и ликвидированных предприятий, во главе с местными хулиганами, разжалованными сотрудниками спецслужб и представителями security недовольной части политико-деловой элиты. Но даже если этого и не произойдет вообще или произойдет не в столь стихийной и крайней форме (если новая власть сможет искусно сочетать политический кнут с экономическим пряником), огненная лава, бурлящая где-то в глубинах коллективной памяти и готовая прорваться наружу, ставит под сомнение возможность установления парламентской демократии, господства права и государственного авторитета.

Если на секунду оставить в стороне глобализационные процессы и их воздействие на классическое понимание государства, демократии и суверенности, то нет сомнения, что государство, современное национальное государство, в течение последних двух веков, помимо всего прочего, было основным СМИ и тем, кто реализовывал демократическо-гуманистические тенденции и прогресс. В противоположность этому, на территории Сербии государство слишком долго (и, разумеется, небезосновательно) воспринималось как нечто иррациональное, опасное и недосягаемое, чего нужно сторониться или, при удачном стечении обстоятельств, тянуть с него и обворовывать, не задумываясь. Чаще всего чужая, обычно отчужденная и недемократическая государственная власть сформировала у балканских народов особую гайдуцкую ментальность (лишенную истинного чувства коллективизма, однако неизмеримо далекую и от европейского индивидуализма), чьи славные и воспетые черты есть не что иное, как оборотная сторона столь часто хулимой психологии райетина (члена райи – феодально зависимого от Турции даннического населения югославянских земель. – Прим. переводчика). Обладатель такой ментальности склонен покорно служить власти и ее представителям, чтобы однажды обрушить на них всю мощь своего подавляемого гнева и затаенной агрессивности.

Бесспорно, в октябрьских событиях в Сербии в известной мере присутствовал элемент кметского бунта с оргиастическим выплеском долго копившегося страха и унижения. Во всяком случае этот элемент был значительно ярче, чем в предыдущих более или менее гражданских протестах 1990-х гг., но, в противоположность расхожему мнению, мы считаем, что не здесь надо искать основную причину успеха совершенного переворота. Независимо от того, был или не был фольклорно-бунтарский элемент решающим фактором в событиях 5 октября (нам кажется, что не был), он мог легко стать ключевым фактором неудачи демократических реформ, бывших целью переворота. Ослабленное государство, не имеющее авторитета и сил для защиты своих институтов, имущества и граждан (такова нынешняя Сербия), никому не внушает доверия и не может быть гарантом демократического правопорядка. В то же время его не захотят и не смогут обеспечить ни полумафиозно-клиентурные ассоциации сербских «хозяйственников» и политиков, ни их зарубежные «партнеры».

3.2. Международный фактор