Сердечная подруга

Сомнений быть не могло. Но я все равно перечитывал их снова и снова.

В дверь постучали. Я открыл. Жозефина. Она сказала, что я выгляжу бледным и нервным. Не говоря ни слова, я обнял ее. А потом протянул ей листок. Она быстро просмотрела его и сняла пальто.

– Да, это сведения о доноре. Разве не это ты хотел узнать?

– Но… Это же женщина! – пробормотал я наконец.

– И что?

– Мне пересадили женское сердце! Ты отдаешь себе отчет?

Жозефина вдруг расхохоталась. Я же не находил в ситуации ничего смешного.

– Ты, наверное, ошиблась карточкой, Жозефина! Эта Констанция Деламбр не может быть моим донором. Мой донор – мужчина, я уверен!

– Нет, я не ошиблась, – ответила она и снова стала серьезной.

– Но как?

– Что «как»?

– Как могло случиться, что мой донор – женщина?

– Очень просто. У вас оказались совместимые ткани и одна группа крови. Иногда сердца мужчин пересаживают женщинам. Но если случается наоборот, то донором оказывается высокая женщина, а реципиентом – мужчина пониже.

Она подошла ближе, улыбнулась и положила руки мне на плечи.

– Так было и в твоем случае. Эта Констанция Деламбр наверняка была высокой девчонкой – метр восемьдесят, не меньше.

Значит, это была правда.

Я молчал, и Жозефина забеспокоилась:

– Тебе неприятно, что у тебя сердце женщины?

– Нет, – ответил я хмуро.

И только пожал плечами.

– Эта женщина спасла тебе жизнь. Пол донора не имеет никакого значения.

– Имеет! – упрямо возразил я, осознавая, впрочем, насколько глупо это звучит.

– Какое? Ты жив и здоров. Если бы не ее дар, ты бы уже умер.

– Черт, но это же женщина! – взорвался я. – Тебе этого не понять!

Жозефина с подчеркнутой холодностью снова надела пальто. В глазах ее сверкнула сталь.

– Я все поняла, не беспокойся. Тебе кажется, что ты получил сердце второго сорта. Признайся!

– Да, кажется! Я признаю!

– Значит, ты – мерзкий женоненавистник!

У двери она остановилась.

– Знаешь, что меня сильнее всего обижает? Ты даже не сказал «спасибо»! Я пошла на это, потому что люблю тебя. Это было очень рискованно. Знай, что теперь я об этом жалею!

Она вышла, хлопнув дверью, и стала, чеканя шаг, спускаться по ступенькам. А мне вдруг стало стыдно. Я догнал ее в холле, у входной двери.

– Жозефина, прости меня! Ты – прелесть! А я настоящий идиот. Не знаю, как тебя благодарить…

Она опустила глаза.

– Ты сделал мне очень больно.

Через несколько минут, лежа в моей постели, она серьезным тоном сказала:

– Это прекрасно – иметь женское сердце. – Взяв мою руку, Жозефина прижала ее к своей груди. – Я точно это знаю! – с уверенностью объявила она.

* * *

В эту ночь я не сомкнул глаз. В области груди я испытывал странные, непривычные ощущения – пульсацию, подрагивание, – словно чужое сердце пыталось покинуть организм, в котором его держали насильно. Оно вибрировало у меня под кожей, обремененное секретами, воспоминаниями о прошлом, мне неизвестном, и тайной, меня завораживавшей.

Если бы только врачи пересадили мне сердце мужчины! Пусть бы это было сердце убийцы, священника, автогонщика, дворника, игрока в покер, оперного певца, садовника, безработного или министра – мне все равно! Но у меня было бы мужское сердце. И ведь тому, что случилось, я обязан своим метру семидесяти сантиметрам роста. Стефану, который вырос почти до двух метров, в отличие от меня, никогда бы не пересадили женский орган!

Выходит, первой жизнью я был обязан моей матери, а второй – двадцатидевятилетней незнакомке. Подумав об этом, я криво усмехнулся. Я, который всю сознательную жизнь насмехался над женщинами, обманывал их, дурачил, презирал, считал слабыми, нервными, упрямыми, безмозглыми, поверхностными! И вот теперь я живу благодаря сердцу женщины!

Мои воспоминания о женщинах стали всплывать в памяти одно за другим, разворачиваясь, словно длинная, овеянная ароматами лента серпантина. Первой была мать. Как она гордилась тем, что сумела произвести на свет мальчика после двух дочерей, да еще в том возрасте, когда женское лоно уже не способно к деторождению, а дерзко выставленный на всеобщее обозрение округлый живот вызывает скорее неодобрение, чем восхищение! Моя мать пахла розовой водой и лаком для волос, которым она обрызгивала свою сложную высокую прическу. Ее голос – ласковый, почти дрожащий, моментально терялся, стоило зазвучать тираническому баритону отца.

Следом шли мои сестры, Вероника и Анна. Первое обнаженное тело, которое я увидел, было тело Анны. В то лето мне было девять, и мы отдыхали в Бретани. Она не заперла на ключ дверь в ванной, и я столкнулся нос к носу с той самой наготой, которую от меня так тщательно прятали. Она пронзительно вскрикнула и ловким движением ноги закрыла дверь. Но было поздно: мои глаза порочного мальчугана успели все как следует рассмотреть. А мадам Бурже, учительница математики, которую я обожал так же пламенно, как и боялся? Под ее темно-серым твин-сетом дерзко торчали груди, похожие на артиллеристские снаряды, что выглядело не совсем прилично в ее солидном возрасте – ей было сорок пять. Над верхней губой у нее была темная полоска пушковых волос, которую она в задумчивости имела обыкновение поглаживать.