Сердечному другу

Ржевский на это ничего не ответил и, нимало не обращая внимания на протестующие восклицания живописца, направился к столу и схватил с него бутылку шампанского.

– Значит, баронесса Штраль, – ухмыльнулся Клещев.

* * *

– Что ж барин, гляжу я, жениться ты надумал? – спросил Тимофей, прибиравшийся после ухода Клещева и художника, удостоенного чарки за старания. – А куды портрет ваш девать?

– Там и оставь – он еще не докончен. Голубицкий завтра явится и дорисует.

– Явится… Как же… Знаю я таких живописцев… – Тимофей усмехнулся. – А жениться тебе и впрямь не помешало б. Степенности сразу бы прибавилось, да и баронесса не то что другие-то ваши барышни-с. Она, то бишь баронесса…

– А ты, Тимофей, женат ли? Все забываю у тебя спросить, – перебил его Ржевский.

– Да я уж говорил.

– Ну, напомни, я позабыл.

– Женат. А потому и не блужу. Блудить – грех, – Тимофей с укоризной посмотрел на поручика.

– Кто ж твоя жена? Хороша ль?

– Это смотря которая.

– Как? У тебя не одна жена? – изумился Ржевский.

Тимофей замялся и принялся скрести бороду.

– Так ты многоженец?

– Никак нет, не многоженец, имею единственную жену.

– Единственную? А говоришь – которую. Как это понимать?

– Да это барин мой прежний меня два раза обженил, – нехотя сказал слуга. – Тот, у которого ты меня в карты выиграл.

– Как так – два раза обженил?

– Да он больно пропорции любил. Бывало, построит тех, кому пора пришла жениться, в две шеренги по росту. В одной шеренге девки, в другой – парни. Да так и поженит. Как он говорил – согласно пропорциям.

– Но как же так получилось, что ты два раза женат?

– Первый раз он обженил меня на Воздвиженье, а на Покров приехал папенька барина. Ну, барин нас снова построил, чтоб показать папеньке, как нас женит. И снова меня обженил.

– Как же тебе досталась другая жена? Ведь за пару недель вряд ли ты мог вырасти? – удивился Ржевский.

– А Якова в шеренге уж не оказалось, потому как его медведь задрал. Ну, взяли тогда заместо Якова Игнашку, и нас снова обженили. Яков-то был здоров, а Игнашка мал, а потому всем уже другие жены досталися. Первая моя жена была Аленушка, а вторая – Аннушка.

– Вот как? Которая же из них лучше?

– Аленушка. У нее родинка на правой щеке, а Аннушка – так… без родинки всякой. Хотя, не буду врать, по хозяйству спорая.

– А кому досталась Аленушка?

– Да соседу моему Никифору. А мне от него – Аннушка.

– Так не случается, что вы ревнуете своих жен?

– А чего ж ревновать? Ревность – это грех.

– Да, часто нас по таким вот ранжирам небесный барин строит, – сказал Ржевский, задумчиво глядя на себя в зеркало и поправляя доломан. – Впрочем, зря я клевещу. Это мы сами не по ранжиру всегда норовим построиться. А он много воли нам дает, потому что любит нас.

…Едва поручик вышел, как зазвенел колокольчик. Тимофей отставил в угол щетку, сказал вполголоса «черт какой забывчивый» и пошел отворять дверь.

Перед ним стояла старуха-посыльная.

– За ответом явилась, – сказала она. – Барыня требует, ждет не дождется ответа-то.

– Что ж я тебе на это скажу? Нету барина дома. Только что ушел. Да ты, поди, его на лестнице встретила.

– На лестнице? На лестнице я другого барина встретила. Совсем не того, – ответила старуха.

– Как не того? Это и есть барин мой, поручик Ржевский.

– Ржевский? Какой еще Ржевский? Мне никакого Ржевского не надо. Мне надобен Клещев. От него барыня ответа ждут-с.

– Клещев?

– Он самый.

– Так Клещев вон в той квартире проживает, – Тимофей указал на противоположную дверь. – А в этой… – он постучал костяшками пальцев по косяку, – поручик Ржевский.

– Как так? Барыня сказала, второй этаж и дверь налево.

– Правильно сказала – там Клещев квартирует. А Ржевский, как видишь, – направо.

– Эва как… – старуха в задумчивости помяла в ладошке подбородок. – Стало быть, я двери перепутала, не тому письмо отдала?

– Стало быть, не тому, – усмехнулся Тимофей. – Глупая ты баба.

– И как это я такого маху дала – двери перепутала? Где ж теперь письмо?

– Так на столе и лежит, – сказал Тимофей. – Открытое, да все в хересе.

– В хересе? А, это ничего, что в хересе, неси-ка его сюда, – обрадовалась старуха. – Сейчас хорошенько перетяну его бечевкой да Клещеву и отдам. Ну, что стоишь как вкопанный?! Давай тащи сюда письмо, башка твоя деревянная!