СЕРДЦА ЛИМОННЫХ КАНАРЕЕК

Он посмотрел на Троекурова, взглядом призывая генерала к действию. Троекур снова покраснел. «Не лучший день у него сегодня», – отметил про себя майор, но взгляд не убрал. Гэбист оказался сообразительнее.

– Что ж, вовремя, – произнес он спокойно. – Идите, лейтенант. Если ваша помощь понадобится, мы вас позовем. Идите.

Вика встала, но ждала команды Троекурова.

– Да иди уже, Стойцева, – процедил генерал и вдогонку рявкнул. – И впредь докладывайте мне о своих планах!

– Честно говоря, Аркадий Павлович, мы скоро, возможно, всех ваших сотрудников задействуем. И вообще всех военнообязанных – беременный, небеременный, побоку, – утешил гэбист генерала. – А сегодня, нехай гуляет! И, кстати, первую страницу вы тоже можете прочесть, если есть желание.

Он продемонстрировал краешек прозрачного файла с одиноким листком и, склонив голову набок, состроил забавную гримасу как на рекламном плакате спагетти – попробуете? В ответ Троекур заново начал наливаться порфиром, но тут Амзейен, который уже пробежал весь текст, кивнул ему, что «можно».

– Ну, давай, гляну… – крякнул начальник, и откинулся в кресле, держа листок под дальнозоркий прицел.

                              4.

– Чимбосы! Чимбосы! Лакшми идет!

– Лакшми летит! Тридцать метров!

– Может, не будем, мальчики?!

– Стыд усачам! Кто не с нами – все равно тупите! Не ржать! Всё, чимбосы!

Аудитория стихла, каждый притворился занятым. Столики медленно заскользили по часовой стрелке, а учительская кафедра поплыла к дверям, за которыми уже возник силуэт историка.

Створки разошлись и снова слиплись. Вошедший с порога толкнул ногой кафедру и перешагнул на борт. У каждого свой стиль.

– Прошу прощения за задержку, – сказал историк, усаживаясь в кресло, и экран над ним ожил. – Постараемся наверстать упущенное. Итак, мы говорили о Наполеоне Бонапарте и пытались определить условный ряд исторических персонажей, в котором этому властителю и полководцу нашлось бы место. В противном случае нам придется признать Корсиканца фигурой «из ряда вон выходящей», – он поднял глаза. – Какие есть предложения?

– Македонский, Цезарь, Кромвель, Петр Первый Романов, Гитлер и Сорни', – протрубил басом студент из успевающих.

– Обратите внимание, Гитлер и Сорни не участвовали в сражениях, – историк встал и прошелся вокруг стола, кафедра имела удобный уступ по периметру специально для таких прогулок. – Что касается Сорни, то он также никогда не управлял государством, и кроме спутников связи ничего не захватывал. Впрочем, готов принять соображения в защиту вашей версии, а потом выслушаем оппонентов.

– А может, сразу выслушаем правильную версию? Быстрее будет, – предложил кто-то.

– Правильной версии нет, – присев на краешек стола, он убрал руки назад для упора. – «Экспериментальная история» – это игра концепций, выстраиваемых на основе доступных пониманию фактов. В отличие от курса «Объективной истории»…

Над головами студентов тут и там возникло фиолетовое свечение.

– Что именно вам разъяснить? – раздраженный, что его прервали, историк, не дожидаясь ответа, развернулся к панели. На экране как раз появилось и замигало словосочетание «доступных пониманию». – Опять – двадцать пять! – всплеснул он руками, но в следующую секунду овладел собой и ощупал кончики напомаженных усов. – Ладно, отвлечемся от Наполеона. У кого был зеленый? Кто расскажет нам про «доступные пониманию факты»?

У стены поднялась рука.

– Уля, давай.

Столик, купол которого светился изумрудным цветом, приплыл в центр класса. Девушка с открытым до ямочки затылком и каре из блестящих металлических волос, откинула парту и встала вполоборота к учителю, опершись коленкой о сиденье. Уля была очень хорошенькая, стройная и, что особенно приятно, вела себя всегда естественно и дружелюбно. Она выступала, активно жестикулируя и перемещаясь на своей белой трибуне от одного студента к другому, и висящая на пальцах ноги перламутровая тапочка-вьетнамка то и дело хлопала её по розовой пятке. Историк невольно залюбовался и потерял нить её разъяснений.

– Вот, – Уля повернулась к учителю. – «Доступно», они уже понимают, Лакша Матвеевич. Например, «я – доступна». А понимание, это согласие. Я – доступна, и я – согласна. Если и Вы согласны – то мы понимаем друг друга.

Она смотрела на него серыми глазами, зрачки её расширялись. Он хотел что-то возразить, поправить её, но как-то поплыл – отдельно от кафедры, сам по себе. Глаза, пухлые губы, розовая пятка, и майка-стрейч, в которых девочки так любят щеголять на занятиях…. Зачем поправлять, когда и такое объяснение…

В аудитории раздался одобрительный гул. Громче, громче.

Уля, которая, вроде бы, умолкла, вдруг необъяснимо приоткрыла рот и медленно покачала внутри языком.

– Браво, Лакши Матвеич! – крикнул кто-то. – Восемьдесят шесть процентов! Дави еще!

Раздались аплодисменты.