Как только мы приехали в Кондову, так прежде всего пошли разыскивать нашу старую садовницу из виллы Кьери, у которой там небольшая лавочка в одном из переулков. Мы застали дома ее и ее мальчиков, и она нам очень обрадовалась и рассказала, что ее муж должен вскоре вернуться из Греции, где он уже проработал три года, и что ее старшая дочь находится в институте для глухонемых в Турине. Потом она показала нам, как пройти к учителю, которого все в округе знают.
Мы вышли из города и стали подниматься в гору по дорожке между двумя цветущими изгородями.
Мой отец больше не разговаривал и казался глубоко погруженным в свои воспоминания; время от времени он улыбался, а потом качал головой.
Вдруг он остановился и сказал:
— Вот он. Бьюсь об заклад, что это он. Навстречу нам шел, опираясь на палку, небольшого роста старичок с седой бородой, в широкополой шляпе; он с трудом передвигал ноги, и руки у него тряслись.
— Это он, — повторил мой отец и ускорил шаги. Когда мы подошли к старику, то остановились; он остановился тоже и посмотрел на моего отца. Лицо его было еще свежим, а глаза — ясными и живыми.
— Это вы, — спросил мой отец, снимая шляпу, — учитель Винченцо Кросетти?
Старик также снял шляпу и ответил:
— Да, это я, — немного дрожащим, но звучным голоском.
— Тогда, — продолжал мой отец, схватывая его за руку, — позвольте вашему бывшему ученику пожать вам руку и спросить вас, как вы поживаете. Я приехал из Турина специально, чтобы повидать вас.
Старик взглянул на него с удивлением, потом сказал:
— Вы мне делаете слишком много чести… я не знаю… когда же? Моим учеником? Простите меня, но скажите мне, пожалуйста, ваше имя.
Мой отец назвал себя: «Альберто Боттини», — и напомнил, в котором году и где он у него учился; потом он прибавил:
— Вы не помните меня, это вполне естественно, но как хорошо я узнаю вас!
Учитель опустил голову и, задумчиво глядя в землю, несколько раз пробормотал про себя имя моего отца, который тем временем пристально смотрел на него, улыбаясь.
Вдруг старик поднял голову и, широко раскрыв глаза медленно произнес:
— Альберто Боттини? Сын инженера Боттини, того самого, который жил на площади Консолата?
— Тот самый, — ответил мой отец, протягивая своему учителю обе руки.
— Тогда, — пробормотал старик, — позвольте мне, дорогой синьор, позвольте мне… — и, шагнув вперед, он обнял своего бывшего ученика, причем его седая, как лунь, голова едва достигала плеча моего отца, который наклонился и поцеловал старца в лоб.
— Будьте так добры, пойдемте со мной, — пригласил нас старый учитель.
И, не говоря больше ни слова, он повернулся и зашагал обратно, к своему дому. Через несколько минут мы подошли к небольшому домику с палисадником. Внутрь вели две двери, и стена вокруг одной из них была выбелена. Учитель открыл другую дверь и пригласил нас войти в комнату. Я увидел четыре белых стены; в одном углу стояла кровать на козлах, покрытая одеялом в белую и синюю клетку; в другом углу — столик с небольшой книжной полкой; кроме того, там было четыре стула и к стене была прибита старая географическая карта; в комнате хорошо пахло яблоками.
Мы сели все трое. Мой отец и учитель некоторое время молча смотрели друг на друга.
— Боттини! — воскликнул, наконец, учитель, уставившись глазами в кирпичный пол, который солнечные лучи делали похожим на шахматную доску. — О, теперь я всё припоминаю. Ваша матушка была такая хорошая синьора! В первом классе вы одно время сидели на первой скамейке слева, около окна. Вот видите, как я всё хорошо помню. Я так и вижу перед собой вашу кудрявую голову.
Он еще немного подумал.
— А ведь вы были бойким мальчиком, помните? И даже весьма бойким. Во втором классе вы болели крупом. Я помню, как вы вернулись в школу после болезни, похудевший, закутанный в шаль. С тех пор прошло сорок лет, не так ли? Как хорошо с вашей стороны, что вы вспомнили своего старого учителя. И другие тоже приезжают меня навестить. Несколько лет тому назад у меня были мои бывшие ученики — один полковник, священники, разные синьоры.
Потом он спросил у моего отца, чем он занимается, и прибавил:
— Я рад, я очень рад. Благодарю вас. В последнее врем никто уже не приезжает меня навестить, и я боюсь, дорогой синьор, что вы будете последним.
— Что вы говорите! — воскликнул мой отец, — Вы выглядите таким молодцом, полным сил! Вы не должны говорить таких вещей.