— Что ты видела?
— Нити, которые пили из вас жизнь. Из тебя, из твоих братьев… Из меня тоже.
— Жертвы чар часто видят подобные сны. Они знают, что ими управляют, и видят ниточки, но не видят, кто дергает за эти ниточки.
— Значит, и я жертва чар?
— В этом теле, с короной на голове, ты часть династии. Оттого чары действуют и на тебя.
— И я только об этом узнаю! — я поднялась, села на кровати, сердито глянула на Дедрика. — Что еще мне следует знать о Корбинианах? Вы все прокляты самым ужасным способом? Вас все ненавидят? Аксар будет уничтожен?
— Успокойся. Клубок чар распутать можно, узнав, кто эти чары плетет.
— Клариссу-Викторию я во сне не видела. Это она наслала чары?
— Она имела к этим чарам самое прямое отношение, но у нее нет способностей, чтобы подобное устроить. Только Орден Смотрителей выпускает эгуи, которые способны работать с чарами.
— Значит, некий смотритель напустил на вас чары по приказу королевы. Давно ты знаешь об этом?
— Каждый из нас видел подобные сны. Нас убеждали, что чары на нас напускают враги, которых у Аксара всегда хватало. Никому из нас и в голову не пришло, что чары «заказаны» нашей собственной матерью.
— Но ты догадался. Потому она прокляла тебя.
— Не я один догадывался.
— Альберт тоже? Она и его убила?
— Думаю, да. У меня нет прямых доказательств, но косвенных имеется более чем достаточно.
— Почему она так поступила? Она психически больна?
— И я задавался этим вопросом. Ясность ее рассудка не оставляет сомнений. Намерения ее понятны. Но каковы мотивы? Это не вызнать окольными путями, но и на прямой вопрос она не дала бы ответа. Хочется верить, что она не в себе, что ею управляет какая-то нездоровая мания. Потому что…
— …Потому что принять то, что мать может хладнокровно избавляться от своих собственных детей, очень трудно, — продолжила я, глядя на Дедрика. — Ты любил ее, когда был маленьким?
— Я ее боялся. Но и любил…Тебе сложно поверить, что такие чувства могут идти под руку?
— Почему ты ее боялся, понятно. Но почему любил?
— Ты спрашиваешь, потому что тебе интересен я, или интересна королева?
— Я спрашиваю, потому что никак не могу определить, кто из вас заслуживает моей симпатии.
Дедрик, который все это время смотрел на меня спокойным и сосредоточенным взглядом наблюдателя, рассмеялся и провел рукой по моей щеке. Я не отстранилась, хотя мой внутренний определить «враг-друг» в отношении этого человека полюс не выбрал и остановился где-то посередине.
— Дай-ка я облегчу тебе задачу, Соня. Не стоит мне симпатизировать. Я собираюсь тебя использовать. Сегодня, завтра, и еще ровно столько, сколько понадобится, чтобы решить все проблемы. Возможно, тебе будет неприятно, возможно, ты меня возненавидишь. Мне все равно.
— Ты говорил, я тебе нравлюсь.
— Ты нравишься мне, — согласился он. — Но моя рука не дрогнет, если понадобится тебя убить.
Как ни странно, такое заявление меня успокоило, и я расслабилась. С Дедриком, по крайней мере, знаешь, чего ожидать. Внутренний определитель качнулся и остановился напротив значения «враг». Да, Дедрик определенно враг. Зато враг честный.
После завтрака мы должны были снова отправиться в путь, к морю, в замок, стоящий в живописном месте. В этом замке сегодня вечером устраивали прием по поводу собрания великих эгуи из четырех королевств, и мы должны были показать себя во всей красе. Совет планировались провести, как только минет полночь. Полагаю, такое время для Совета выбрано не случайно и не ради прихоти, а имеет ритуальное значение.
Хозяин-имберианин позволил нам воспользоваться Потоками Источника Имбера, чтобы навести лоск. Таким образом, выспавшаяся и отдохнувшая свита наша выглядела уже не жалко, как вчера, а весьма достойно, а эффектнее всего выглядели мы с Дедриком.
Церемониальный и священный цвет этого мира — это цвет Источника, черный. Разглядывая себя в зеркале, я признала, что уже привыкла к этому цвету и начинаю видеть в нем не мрачность, а величие. Также я привыкла и корсетам, заставляющим всегда держать осанку, к высоким прическам, к шелесту юбок. Привыкла даже к тому, как устает шея под конец дня, из-за того, что масса тяжелых медно-рыжих волос убрана кверху. Привыкла, в конце концов, к телу Софии Ласкер, и меня уже не удивляла и не поражала эльфийская красота ее личика и невесомость фигурки.
Я привыкла к короне, которая появлялась на моей голове, повинуясь каким-то неведомым законам. Привыкла к тому, что она может быть тяжелой и давить на виски невыносимо, привыкла, что она может менять цвет, чтобы не дисгармонировать с нарядом. Привыкла, что в теле одного человека передо мной может находиться другой человек. Привыкла, что глаза эгуи порой заливает чернота.
Этот мир перестал пугать меня странностью и непостижимостью как раз тогда, когда для меня настало самое опасное время. Время, когда нужно определяться, на чью сторону встать и ради кого рисковать. А еще — кому верить и доверять.