Сердце Ангела

– Поиграй с огнем и обязательно обожжешься.

– Ваша мать не интересовалась черной магией?

– Мама была доброй женщиной, и душа ее была чиста. Она говорила – Джонни Фаворит подошел к истинному злу так близко, что она даже и помыслить не могла об этом.

– Наверное, это его сильно привлекало, – заметил я.

– Может быть. Вот из-за таких типов обычно страдают девушки.

«Ну с тобой-то этого не происходит», – подумал я.

– А что еще она говорила?

Эпифани улыбнулась, взгляд пристальный – как у кошки.

– Что ж, могу вспомнить еще одно. Она говорила, что он классный любовник.

Я кашлянул. Она откинулась назад на кушетке в ожидании моего хода. Я извинился и прошел в ванную. Горничная оставила ведро и швабру прислоненными к высокому, в рост человека, зеркалу, поленившись отнести их в служебную кладовку после работы. Ее серый рабочий халат висел на ручке швабры подобно забытой тени.

Застегивая молнию на брюках, я не сводил глаз со своего отражения в зеркале. Я говорил себе, что глупо путаться с подозреваемой. Неразумно, неэтично и, вдобавок, опасно. Занимайся своим делом и спи на кушетке. Отражение глупо и похотливо ухмылялось в ответ.

Когда я вернулся в комнату, Эпифани улыбнулась. Она сняла туфли и жакет. Нежная шея цветком распускалась в открытом вороте ее блузки, напоминая своей грацией ястреба в полете.

– Хотите повторить? – Я потянулся к ее пустому бокалу.

– Почему бы и нет?

На этот раз я сделал их крепкими, прикончив бутылку, и, подавая бокал Эпифани, заметил, что две верхние пуговицы на блузке расстегнуты. Я повесил свой пиджак на спинку стула и ослабил узел галстука. Топазовые глаза Эпифани следили за каждым моим движением. Тишина обволакивала нас, как бы накрывая огромным колоколом.

Я опустился на кушетку одним коленом, кровь тяжелым молотом застучала в висках. Взяв ее недопитый коктейль, я поставил его рядом со своим на кофейный столик. Губы Эпифани слегка разжались. Я положил ладони ей на затылок и привлек ее к себе. Она резко вздохнула и замерла.

Глава тридцать третья

То, что происходило потом на кушетке, было лихорадочным переплетением одежды, рук и ног. Три недели воздержания от женского общества не пошли на пользу моим любовным стараниям. Я обещал выступить лучше, если представится еще один случай.

– Случай здесь ни при чем. – Эпифани стряхнула расстегнутую блузку с плеч. – Секс – наше общение с богами.

– Может, продолжим этот разговор в спальне? – Я пинком освободился от спутанных брюк вместе с трусами.

– Я серьезно. – Она говорила шепотом, снимая с меня галстук и медленно расстегивая рубашку. – Есть легенда, которая старше Адама и Евы. О том, что мир начался с совокупления богов. Мы вместе – все равно что зеркало Мироздания.

– Не будь такой серьезной.

– Это не серьезно, это приносит радость. – Она сбросила на пол лифчик и расстегнула молнию на помятой юбке. – Женщина – радуга, мужчина – молния и гром. Смотри. Вот так.

Оставшись в одних нейлоновых чулках и поясе с подвязками, Эпифани выгнулась на «мостик» с легкостью мастера йоги. Ее тело было гибким и сильным. Нежные мускулы играли под смуглой кожей. Она вся переливалась – как птицы в полете, когда они вразнобой плавно взмахивают крыльями.

Или как радуга, – если на то пошло, ладони касались пола, спина изогнулась идеальной аркой. Ее плавное, легкое движение являло собой чудо природы, краткий миг совершенства. Она медленно опускалась – пока не легла на пол, касаясь его лишь плечами, локтями и подошвами ног. Это была самая чувственная поза из всех, какие я когда-либо видел у женщины.

– Я – радуга, – пробормотала она.

– Молния бьет дважды. – Я опустился возле нее на колени, как прилежный ученик, у алтаря ее раскрытых бедер, но это настроение живо испарилось, когда она сократила дистанцию и поглотила меня. Радуга превратилась в тигрицу. Ее напряженный живот, дрожа, прижался к моему.

– Не шевелись, – прошептала она, сокращая скрытые мускулы ритмичным, пульсирующим движением. Я едва удержался от вопля, когда кончил.

Эпифани уселась мне на грудь и приникла влажным лбом к моим губам.

– С барабанами лучше, – сказала она.

– Ты делаешь это на публике?!

– Бывают мгновенья, когда в тебя вселяются духи. Банда или бамбуше, – минуты, когда ты можешь танцевать и пить всю ночь, – и трахаться до рассвета.

– Что такое банда и бамбуше?

Эпифани, улыбаясь, поиграла моими сосками.

– Банда – священный танец в честь Гуэде. Он очень дикий, яростный, и всегда исполняется в хунфорте общины. В том, что ты называешь храмом вуду.

– Пупс называл это хумфо.

– Другой диалект, но то же слово.

– А бамбуше?

– Просто вечеринка. Члены общины выпускают излишки пара.

– Наподобие церковных посиделок?

– Ага, но тут гораздо веселее…