Сердце бога

Генерал не врал, что после смерти жены ни одна из женщин не переступала порог его дома. Так оно и было – он не мог пачкать свое жилище неразборчивыми связями. Кастелянши и уборщицы не считались – они приходили, но он с ними не спал, а зачастую, как и теперь, даже их не видел. И Галя была первой женщиной, по отношению к которой вдруг вырвались слова, приглашавшие в дом. Но раз они неожиданно вылетели – значит, были от души. Значит, зачем жалеть о них? В конце концов, он и первую супругу – ох, давно это было! – покорил в подобном стиле: быстрота, азарт, натиск! Р-раз – и в дамки!

Ребенок был накормлен и уложен, и за столом Провотворов хлопнул пробкой шампанского из Абрау-Дюрсо:

– За твое новоселье, Галя! За тебя.

Москва

Владик

Галя пришла одна, без колясочки.

– А где Юрик? – первое, что он спросил.

– За ним присмотрит няня.

Он неприятно осклабился:

– У тебя уже появилась няня? – Она не отвечала, и Иноземцев мотнул головой в сторону возвышавшегося рядом громадного дома, предназначенного для первых лиц партии и государства: – Ты теперь здесь, что ли, проживаешь? – И так как она все равно не проронила ни слова, а только изучающе рассматривала его, Владик сорвался: – Что ты молчишь?!

– Это все, что ты мне можешь сказать? – прищурилась она.

– Нет, не все, – и он выпалил то, что накипело, что он пестовал в себе всю длинную дорогу: сначала пешком до станции Подлипки, потом в электричке до Ярославского вокзала и еще в метро. Не собирался вроде говорить, будто само вырвалось. – Хочу сказать, что ты шлюха и б-ь, что так поступила, – последнее слово он, никогда не ругающийся, тем более при женщинах, выговорил в присутствии слабого пола впервые в жизни. Она от этого вздрогнула, как от удара хлыстом, и слезы навернулись на ее глаза. – Но я прощу тебя, наверное, за все то гадкое, что ты сделала, и даже готов за тебя извиниться перед своей мамой. Я понимаю, тебе, возможно, будет нелегко, но лучше уж ты… Ты – возвращайся домой.

Они сделали несколько шагов в сторону от фасада кинотеатра и подошли к ограде обводного канала. Мимо проходили люди, в том числе юные парочки, спешили в кино. Афиша извещала, что идет новый фильм режиссеров Таланкина и Данелия «Сережа». Кое-кто бросал сдержанные взгляды на Владислава и Галину, ловил краем уха их разговор – вот где мелодрама, вот где кино.

Однако неверная супруга не стала каяться – делала независимый вид, словно кругом права. А главное, излучала почти полное довольство и превосходство.

– Знаешь, Владик, я поняла: наша жизнь с тобой и наш брак были ошибкой.

– И что? – У него заходили желваки.

– Нам надо развестись. Я готова подать на развод.

Он почувствовал, что у него разверзлась под ногами земля.

– А как же Юра?

– Не волнуйся, он будет жить со мной. Если хочешь, ты сможешь с ним встречаться, конечно. По воскресеньям.

Владик нахмурился.

– Ты так уверенно сжигаешь за собой мосты. Не пожалеешь?

– За меня не волнуйся. Уж как-нибудь.

– Кто он? – перевел разговор Иноземцев.

– Он – кто? – она сделала вид, что не поняла: хотела сделать паузу, обдумать ответ.

– Твой новый мужчина. Генерал?

– Какая тебе разница?

– Значит, он. Что ж, прекрасный выбор. Ему сколько лет? Пятьдесят? Больше? – стал подшучивать (а точнее, глумиться) он. – Скоро вы, гражданка Иноземцева, станете богатой вдовой.

И тут она совсем вспылила. Выкрикнула:

– Дурак!

Развернулась и в слезах побежала мимо «Ударника» по направлению к своему новому месту жительства.

* * *

На следующий запуск корабля-спутника Владика на космодром не позвали. Он о нем, как все советские люди, узнал по радио, снова заговорившем голосом Левитана: «Советский корабль, созданный гением наших инженеров, ученых, техников и рабочих, вышел на орбиту спутника Земли… В кабине корабля находятся подопытные животные – Белка и Стрелка… Новая беспримерная победа советской науки и техники явилась замечательным выражением преимуществ социалистического строя…» В Тюратам – Байконур от отдела ездил Флоринский. Он рассказывал потом Владику (как всегда, с оглядкой и под большущим секретом) о том, как происходил полет корабля.