Сердце Бонивура

Квашнин, взяв гвоздь, без особого напряжения завязал его узлом и протянул восхищенному его силой Виталию.

— Ведь это смотря кто! — сказал он спокойно. — Контролер, конечно, эту стенку не возьмет, а снаряд, или, скажем, граната разнесет начисто всю коробку. Уж такую мы смесь делали…

В это время снаружи донеслось:

— Эй, работай, работай! Не стой!

— Проснулся, черт рябой, — сказал Квашнин. — Тюремщик паршивый! Долго мы их будем терпеть?

— Это от нас зависит, — ответил Виталий.

— Через недельку начнем?

— Возможно.

Голос казака показался Виталию знакомым. Через амбразуру он посмотрел на улицу. В рябом казаке он узнал Иванцова, вестового ротмистра Караева.

— Ч-черт возьми! — сказал он с досадой. — Мне при этой роже нельзя показываться!

Квашнин понимающе взглянул на Виталия.

— Тут есть люк. Можешь через него выйти.

Виталий дождался, когда рябой отвернулся, и, легко спрыгнув между рельсами, выскочил с другой стороны состава и пошел, предупредив Квашнина, что теперь все разговоры о деле придется перенести на квартиру.

— Что, знакомый? — спросил Квашнин.

— Весьма… Он будет мне мешать.

6

Антоний Иванович сказал Виталию:

— Ну, товарищ, можно было бы и начинать, кабы не одна заковыка.

Виталий вопросительно посмотрел на мастера.

— Все участки согласны начать, все подготовились. Плохо только с грузчиками.

— А что?

— Дело тут, видишь ли, такое: из трех сотен грузчиков у нас офицеров чуть не половина.

— Офицеров? — удивился Виталий.

— То-то и оно, что офицеров… Уж год работают в грузчиках. Вишь ты, они раньше в порту работали. А составились из тех, кому по чинам солдат не нашлось, командовать не над кем значит, со службы их уволили… Были и такие, что за дебоширство, а то за пьянство выгнаны, службы лишились, а жить надо! Вот они и организовались в бригады и стали работать на выгрузке… По обличью-то вроде наш брат — Савка, а фанаберия еще от белой кости. Боюсь, не станут бастовать.

— А вы говорили с ними?

— Не водимся мы с ними, да и они тоже на отшибе живут, — сказал мастер. — От своих отстали и к нашим не пристали. Живут будто на полустанке, все на лету, а лететь некуда.

— Попробуем поговорить с ними. Кто у них за главного?

— Артельщик-то? Бывший полковник, из дворян. Запойный. Но пока нет запоя, человек человеком.

«Белые вороны», как окрестили первореченские рабочие офицерскую артель грузчиков, жили за Семеновским огрызком, в нескольких вагонах, никак не сообщавшихся ни с одной из улиц. Рабочие относились к ним подозрительно, белые к рабочим — презрительно. Оказавшиеся в чужой шкуре офицеры беспробудно пили и дебоширили, и тупичок, в котором стояли их вагоны, пользовался плохой славой.

К этим вагонам Антоний Иванович и Виталий подошли в сумерки, когда грузчики возвращались с работы.

У самого тупика дорогу им преградил оборванный человек, в лохмотьях которого угадывался китель и диагоналевые брюки. Человек расставил ноги, сделал руки в боки и хриплым басом спросил:

— Кто вы, миряне? К чему вы посетили сию юдоль печали? Вы заблудились?

Виталий спокойно посмотрел на пьяного.

— Здесь помещается офицерская артель?

— Офицерская? Артель? Вы хотите сказать «Орден белых ворон»? — Человек покачнулся и, подражая крику вороны, крикнул раскатисто: — Кар-р!.. Кар-р!

К группе, стоявшей на дороге, подошел еще один человек. Он был облачен в заплатанные брюки, видавшие виды, в гимнастерку, тщательно починенную, в порыжевшие сапоги. Небольшого роста, сухощавый, с темными кругами под глазами, он еще сохранил военную выправку.

— Что вы ломаетесь, капитан? — спросил он тихо у пьяного. — Люди, видимо, по делу пришли, а вы кривляетесь!

— Я не ломаюсь! Я белый ворон, и это видно всякому, — заявил пьяный и сиплым голосом запел:

Какой я мельник? Я ворон…

Не обращая больше внимания на капитана, подошедший спросил мастера и Виталия, кого они ищут.

— А, так вам полковника надо! Он у себя. Вот в том вагоне.

Полковник оказался человеком богатырского сложения и, очевидно, немалой физической силы. Мощные плечи и лопатки со вздувающимися при каждом движении мышцами, львиное лицо с выпуклым лбом, тяжелая, хорошей формы голова, чистые линии правильного лица, свидетельствующие о породе, — таков был внешний облик этого необычайного артельщика. Вся внешность полковника могла бы быть названа благородной, если бы не черты упадка, беспутной, безалаберной жизни, одутловатость, мешки под глазами. Виталий с любопытством, умеряемым вежливостью, оглядывал полковника. А тот изысканным жестом, мало подходившим к его истрепанному одеянию, указал на табуретки возле непокрытого стола:

— Прошу садиться. Чем могу служить?

Нотка барственного гостеприимства, сановитой уверенности в себе проскользнула в тоне полковника, точно он принимал гостей в роскошном кабинете. Обстановка вагона состояла из двух табуретов, которые заняли мастер и Виталий (хозяин остался на ногах), стола, шкафика, неизвестно с каким содержимым, да вешалки с кителем, еще не утратившим своего вида. Это было все, что смог увидеть вокруг себя Виталий. Заметив, что хозяин стоит, Виталий тоже поднялся. Встал и Антоний Иванович.

— Мы к вам по делу.