Сердце брата

— Это, наверно, Надыго!

Дверь отворяется, и на пороге действительно появляется старушка Надыго. Много ли добра я ей делаю, и тем не менее лицо ее светится неподдельной радостью. Особенно приятно ей узнать, что я живу у Акбе.

— Это хорошо, что вы живете в согласии. Сестры у меня нет, но Дзылла любила меня не меньше своих сестер. Или вот как крепко дружили наш и Байма!

Надыго, конечно, называет отца и мать их настоящими именами, Байма и Дзылла, это для нас они Баппу и Дзыцца. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь плохо отозвался о наших родителях. Даже за глаза ничего дурного о них нельзя было услышать. Разумеется, если не считать Гадацци. Он мне однажды о Баппу такое сказал. Правда, то, что это было оскорблением, я узнал несколько позже.

Был я тогда совсем маленьким, в тот день возвращался не то из школы, не то из магазина. До чего давно это было, а злобное лицо Гадацци, его холодные, как лед, глаза, острый нос и впалые щеки и по сей день стоят у меня перед глазами. Помнится также, голову его венчала защитного цвета кепка с высокой тульей. Прежде чем гнать скот на пастбище, пастух собирал его у дома Фонная, здесь Гадацци мне и повстречался. Он сидел на лошади и едва не подмял меня ее передними копытами, да еще закричал, будто на скотину. Всех слов я не помню, но среди грубой брани промелькнуло красивое по звучанию и непонятное мне слово «пьяница». В тот момент я и подумать не мог, что это слово имеет дурной смысл. Я знал еще слово «певица». Я понимал, что эти два слово схожи по звучанию, но вот в чем их значение и отличие друг от друга, в точности сказать не мог, пока не рассказал об этом случае Дзыцца.

Дзыцца по-русски понимала не лучше меня, но смысл слова «пьяница» ей, на мое счастье или несчастье, как раз был знаком.

— Разве Баппу был пьяницей! — с хмурым видом спросил я Дзыцца.

— С чего это ты взял?!

— Тогда почему Гадацци обозвал меня сыном пьяницы?

— Пусть он опухнет от водянки и лопнет — вот ему мое лучшее пожелание!

Это был первый и единственный случай, чтобы о моих родителях кто-то отозвался плохо.

— Не все могут похвастать такой матерью, какой была ваша Дзылла, — подперев рукой подбородок, продолжала Надыго. Это у нее верный признак, что сейчас она станет рассказывать какую-нибудь историю. А если при этом она, вот как сейчас, начнет покачивать головой, то можно не сомневаться, воспоминания ее будут не из самых радостных. — Знаю, много жгучих слез ты по ней пролил, да пребудет она в раю! Сколько раз, проходя мимо кладбища, я видела, как ты плакал у ее могилы, закрыв лицо руками…

Когда разговор заходит о Дзыцца, мы все трое как-то сразу впадаем в уныние. А уж если у кого-то из нас в глазах заблестели слезы, у другого они наверняка польются ручьями. Я изо всех сил стараюсь держать себя в руках. Судя по тому, как у Бади задрожал подбородок, ясно, что она вот-вот разревется, а когда она стремглав выскакивает за дверь, для сомнений места уже не остается.

— Ты не поверишь, — Надыго смахнула слезу и со своих глаз, — твои душевные страдания и меня повергали в тоску. Я возвращалась домой и подолгу плакала навзрыд. Никогда никому об этом не говорила, вот тебе первому рассказываю…

Надыго еще раз вытерла глаза, шумно высморкалась в платочек, и опять левая рука ее уперлась в подбородок.

— Такой хлебосольной женщины, как Дзылла, днем с огнем не найти. Она была готова с каждым разделить свой кусок хлеба. Байма с людьми тоже умел ладить. Ну а ловкостью, смекалкой с ним никто не мог сравниться, не человек был — настоящий черт! До сих пор помню и его матушку, она учительницей в школе работала. Как-то повздорили они с дедом, отцом твоего отца. Тогда мы еще в горах жили, и они, и мы…

Старушка развязала концы головного платка, аккуратно поправила его, снова завязала. На губах у нее заиграла счастливая улыбка, в глазах появился озорной блеск.

— О чем это я говорила? Да, так вот, твои бабушка и дедушка что-то там не поделили, женщина, обидевшись, поспешила в родительский дом. Еще и Байма с собой прихватила. Тогда он был еще совсем маленьким, годиков семь-восемь, не больше. Вот миновали они половину пути, малыш и спрашивает мать, куда, говорит, это мы идем. Ну, та поделилась с ребенком своей обидой. Прошли они еще немного, и повстречалась им на пути заброшенная башня. Байма улизнул от матери и вскарабкался на самую верхушку башни. Мать растерялась, не знает, что делать. Стала умолять сына слезть. А тот не слушается.

— Проси у меня все, что хочешь, только спускайся оттуда… — взмолилась мать.

Малыш кричит ей сверху:

— А не обманешь?

— Богом клянусь! — заверила его мать.

— Ладно, тогда идем обратно домой!

Что было делать матери? Она дала согласие и с полпути повернула с сыном домой. Вот каким был Байма, твой отец…