Сердце бури (СИ)

Рей поняла одну вещь — такую простую и очевидную, что право странно, как она раньше не подумала об этом. Ведь Узы — это обоюдная связь, что бы ни таилось за нею. Теперь Рей ясно видела, что способна не только поглощать, впитывать его чувства, его воспоминания, его способности, но и делиться своими.

Она еще не сознавала, как именно сделать это; как заставить черную дыру, бездонную воронку выплюнуть назад то, что она проглотила? Но в одном девушка была почему-то уверена — она знала, что может сделать это и что должна это сделать. Иначе Бен не переживет нынешней ночи. В лучшем случае, от него останется только пустая оболочка, только тело, лишенное искры разума.

Внезапно она различила какие-то слова, которые Бен шептал в лихорадке. Болезненный, бессвязный лепет, выходивший из самых недр.

— Убили… они убили кого-то вместо меня… я не мог помешать…

Последние слова Рей услышала довольно явственно.

Уже не в первый раз он обращался в своих воспоминаниях к той мнимой казни, о которой она и узнала-то, в основном, из того, что он вспоминал в бреду. Однако то, что прозвучало в дальнейшем, стало для девушки неожиданностью:

— Встать… встать с колен… — лепетали его губы. — Дышать полной грудью… радоваться каждому мгновению…

Разум девушки накрепко уцепился за этот кажущийся бессмысленным набор фраз. Слова, которые он слышал в замке во время очередного приступа кошмаров! Выходит, он не забыл их. Тот жуткий урок навсегда впечатался в его память.

Это стало последней каплей для Рей, которая вдруг поймала себя на мысли, что больше не вынесет его страданий. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, девушка крепко обхватила руками и отчаянно прижала к себе его голову — вот так, к животу, к груди, поближе к сердцу, как прижимают величайшую драгоценность. Одну ладонь она держала на его взмокшем лбу, тихонько поглаживая волосы у корней и с усилием подавляя конвульсии. Ее слезы орошали его кожу, напоминавшую раскаленную пустыню.

Рей прилагала все усилия, чтобы удержать его душу, саму его суть, не давая ей окончательно погрузиться в омут безумия. Сквозь их подсознательную связь она пыталась внушить ему, что все хорошо; что он теперь в безопасности. Что ни пытки, ни казнь, ни суд, ни страшные тени проклятого замка — ничего из этого больше ему не грозит. Ад остался в прошлом; Бен прошел через него, сумев уцелеть. Он выстоял, он победил. Сейчас он находится среди друзей, никто не причинит ему вред…

Что угодно… она готова была уверить его, в чем только угодно, лишь бы прекратить эту жуткую агонию. Лишь бы дать ему хоть какую-то надежду. Лишь бы разум его вновь прояснился.

Одновременно она успокаивала и себя, правда, странным образом. Рей твердила себе, что хуже того, что происходит сейчас, быть уже не может — стало быть, это и есть самое страшное. Если переступить через него, дальше будет легче. Дальше дела пойдут на лад, надо только перетерпеть.

И вновь реакция Бена изумила и напугала ее. Тот задрожал и сильнее задергал головой, стараясь высвободиться.

— Нет, нет, уходи… убирайся… Не трогай меня…

На этот раз его слова звучали поразительно четко.

Однако Рей не ослабляла хватки — напротив, усиливала ее тем тверже и увереннее, чем отчаяннее сопротивлялся ее подопечный.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу…

Он кричал. Он шептал. Он плакал. Он молил. Он приказывал. Он задыхался и сходил с ума. Все было напрасно. Рей по-прежнему не отпускала его. Ей не нужно было объяснять, что это по-прежнему не он, не Бен Соло — это безумие говорит через него. Что-то темное и неотвратимое пыталось овладеть его разумом, и теперь лишь она, Рей с Джакку, стояла на пути незримого врага, не имея ни должных знаний, ни опыта, а вооруженная лишь той властью, которую даровали ей странные Узы, связавшие ее с больным.

Безумию, как и всякой болезни, свойственно защищать самое себя. Если оно принялось вдруг так отчаянно сопротивляться, это могло значить лишь одно — что Рей что-то делала верно.

И тогда будто в продолжение своего не поддающегося разумному толкованию порыва девушка запела.

Она сама не ожидала от себя того, что запоет. Это старая Марша любила попевать за работой, чтобы хоть как-то разнообразить свой унылый труд в лавке Ункара Платта. Рей, как и другие дети, прислушивалась к ее пению — тяжелому, гортанному, напоминавшему металлический скрежет — и поневоле запоминала слова.

Марша знала много песен. Почти все они брали начало из фольклора местных бедуинов — надо сказать, довольно скудного, ведь племенная общность тидо, равно как и их национальное сознание, давно остались в прошлом. Когда коренные жители Джакку превратились в одиночек, их легенды и предания стали забываться. Только чудаки и блаженные, вроде Марши, еще помнили что-то, хотя и то, что помнили, зачастую и пересказывали на свой манер.