Сердце Дэва. Искатель

Напротив двери стоял лакированный дубовый стол. Настолько большой, что на нëм запросто уместились бы два человека. В отсутствии отца на нëм оставались лишь стопка бумаг, каменная подставка для карандашей и ручек, чернильница. И лампа, похожая на кряжистое дерево. На конце каждой его гибкой ветви были встроены светящиеся жемчужины.

Сразу за столом возвышалось панорамное окно, через которое виднелся задний двор с небольшим прудом.

Вдоль двух стен по бокам кабинета тянулись двухэтажные стеллажи с книгами. По полам их делил балкон с деревянной оградой, что шëл по периметру комнаты. А забраться на него можно было по винтовой лестнице справа от входа.

Отец очень не любил, когда кто-то брал его книги. Следил он за этим строго и неведомым образом всегда замечал, если это правило нарушали. И лишь когда он уходил в экспедиции, в кабинет отваживались заходить Мила и Максим. Им всегда казалось, что самое интересное именно здесь, а не в библиотеке.

При виде сплошной череды книг на полках, возникал вопрос: где стояла нужная? Мила прошла вдоль стеллажей с левой стороны, рассматривая корешки. Научные статьи, собранные за десятилетия, в толстых коричневых обложках с золотым оттиском номера тома; монографии великих и не очень великих искателей; диссертации географов, судостроителей, инженеров-механиков. Это могло заинтересовать, кроме отца, разве что Максима. Впрочем, тот наверняка уже всë перечитал. А художественной литературы почти не было. Десяток томов приключенческих романов и полсотни научно-фантастических. Подарки писателей за дружбу или консультации.

Книга «Древние» нашлась между географическим разбором «Летописи Сандинских дней» и томиком статей «Критика картографии 15–17 столетий, относительно тектонических изменений современности». Мила бы еë и не заметила, если бы не яркий корешок с полуразрушенным древним небоскрëбом.

С книгой она вернулась к себе, устроилась в кровати поудобнее и начала читать.

Отцовский слог был тяжеловесен и сух. Текст изобиловал фактами, утопал в описаниях, а сюжет двигался очень медленно. Даже десять страниц спустя ничего толком не началось. Зато Мила узнала про флору и фауну островов тридцатой широты южного полушария, какие созвездия и в каком порядке появляются там в небе в сезон штиля, почему лучше брать в путь квашенную капусту и как увеличить срок хранения пресной воды в бочках.

Постепенно Мила стала клевать носом и вскоре сдалась, сама того не заметив. После тяжëлого дня сон был крепок и лишëн сновидений. Даже будильник не сразу его прервал. А когда Мила открыла глаза, за окном уже ярко светило утреннее солнце и пели птицы.

Как бы не хотелось избежать разговора с матерью, ускользнуть незаметно не получилось. Наина Вячеславовна караулила в саду и остановила дочь, когда та уже почти добралась до ворот.

— Доброе утро, Мила, — сказала она из кустов розы у самого забора.

Милу как током прострелило. Она замерла, повернулась к матери и растянула губы в улыбке:

— Доброе утро, мам. А ты здесь что делаешь?

— Да вот, смотрю, в каком виде моя дочь на улицу выходит. Ещё бы на тебя не напали. Юбка еле колени прикрывает, блузка такая обтягивающая, что грудь напоказ. Ты хотя бы на учëбу хотя бы идешь?

— Сейчас все так ходят. А вчера на меня никто не нападал! Просто так получилось.

— Пойдëм-ка присядем и поговорим.

Наина Вячеславовна отправилась к центру лабиринта, и Мила понуро двинулась следом.

К разговору мама приготовилась. На одной из скамеек стоял поднос с чайником и чашками, блюдцами с дольками лимона, нарезкой сыра и ломтиками свежего хлеба.

— Мамуль, я так на пары опоздаю, — застонала Мила, но всë-таки села.

— Ничего страшного не произойдëт, — рассудила мама, наливая чай. — Расскажи лучше, что было на приëме?

— Был Великий Князь Михаил, и у меня даже получилось с ним поговорить. Вот только ничего не получилось. Хопф опять влез со своими байками про недостаток средств, а князь ему и поверил.

— Да, я так и думала. Им проще ухватиться за повод не тратить деньги. Бюрократы, как они есть.

— Потом видела профессора Валенберга. Он совсем спятил, мне кажется. Набросился на меня и начал орать.

Наина Вячеславовна вздëрнула брови. Сжала губы, от чего нос стал ещё тоньше обычного. А потом медленно, отчëтливо проговаривая слова, произнесла:

— Так это он тебя так? Мерзавец! Надо немедленно заявить об этом городовым.

— Нет-нет! Он, конечно, мерзавец, но к платью моему не прикоснулся. От него меня спас профессор Фринн, с которым я и пошла на приëм.

— Фринн? Фринн… Фринн… — повторяла мама, стараясь вспомнить эту фамилию. — Кажется, Афоня рассказывал о каком-то Фринне… Нет, слишком давно это было. Не помню.

— Он рассказывал, что пересекался с папой в Порт-о-Лейн и очень гордиться таким знакомством.

— Вполне возможно, — пожала мама плечами. — Но он, как видно, оказался мерзавцем похлеще Валенберга.