Сердце Дракона. Предпоследний том. Часть 2

— Это лишь просто вопрос, — пожала плечами Мэб, старавшаяся не подавать виду, что этот блеск пронял и её, но. — Простой вопрос для простого человека, коим ты теперь стал… или хочешь, чтобы остальные, да и ты сам, так думали… племянник.

Генерал отвернулся. За последние годы слишком часто его навещали те, о чьем существовании он хотел бы забыть.

— Зачем ты пришла?

Старушка посмотрела на него, великого воина Седьмого Неба, разлегшегося на траве, словно простой пастух.

— Предупредить тебя, племенник, — она посмотрела на то ли слишком маленький дом, то ли слишком большой сарай. — У тебя, теперь, есть судьба. И ты сам выбрал, чтобы она появилась. Так что… если ты не станешь следовать ей, то пострадают те, кто тебе дорог. И, в первую очередь, твоя жена. Как кстати её звали?

* * *

Хаджар отпрыгнул в сторону и едва удержался на ногах после того, как громоздкий молот врезался в пол, раскалывая его и вздымая в воздух град из острой каменной крошки.

— Может решим все словами⁈ — выкрикнул генерал.

Но ответом ему стал лишь гулкий рев голема.

Глава 1891

Хаджар, со все тем же печальным вздохом, отвязал от пояса ножны с мечом.

В то же мгновение в пещерном сердце древнего грота закипел бурлящим котлом танец жизни и металла. Хаджар, держа меч в ножнах, стоял перед исполинским бронзовым противником. Голем, возвышающийся над смертными, выкованный из состаренной бронзы, держал в руках молот, способный раздробить камень, и литой щит, светящийся тусклым, угрожающим светом.

Когда голем сорвался, Хаджар, как всегда проворный и быстрый, помчался по камням с грацией грацией дикого хищника. Его шаги легко летели по усланному мехами полу. Молот голема, словно напитанный силой самой земли, взвился в воздух с мощью, звенящей раскатами сотен ударов по наковальне. Каждый взмах оборачивался громовым провозглашением силы, а каждый промах — землетрясением, отдававшимся в стальных костях грота.

Каждый раз, когда проворный генерал уходил за долю мгновения до того, как молот, размерам с небольшой дом, размазал бы его по камням, те, в свою очередь, взрывались дождем острой гальки и камней.

Но Хаджар, все так же, оставался лишь дуновением ветра, лишь тенью, мерцающей и танцующей на краю безумия.

И его танец был не только физическим, но и умственным, эдаким своеобразным испытанием на смекалку и выносливость. Разум Хаджара был так же проворен, как и тело, неустанно просчитывая каждый шаг, каждый вздох, предугадывая траекторию полета неумолимого молота. Когда-то давно для этого ему требовалась помощь нейросети, теперь же он был и сам способен на подобное даже не столько на уровне разума, сколько подсознания — оголенных инстинктов, срабатывающих быстрее, чем генерал успевал о них подумать.

Земля содрогалась от ярости голема, не способного поймать верткую мошку. При каждом ударе исполине в воздух взлетали мелкие камешки и пыль. Гром движений голема звенел ритмичным боем кузнечных молотов, извещающих о приближающейся гибели, на который Хаджар отвечал тихим шепотом собственных движений, шелестящих зимним ветром.

Будь в гроте хоть кто-то, сведущий в путях меча и поля брани, то оказался бы заворожен мастерством генерала. Тот словно не сражался, летя вдоль поля, а будто демонстрировал нечто, напоминающее скорее искусство, чем поединок.

Движения Хаджара представляли собой серию плавных, бесшовных переходов, плавно перетекая одно в другое, сливаясь в неистовых по скорости сериях, чтобы затем замереть в практически безмолвной покорности, лишь чтобы вновь взорваться пожаром блеска и скорости.

Он двигался в ритме, который, казалось, совпадал с биением сердца грота, перекликаясь древними камнями, окружавшими сражавшихся. Его взгляд, острый и сосредоточенный, не отрывался от голема, улавливая каждый его порыв, каждый нюанс движения.

Голем, при всей своей неоспоримой мощи, был существом вполне предсказуемым, а его удары пусть и мощными, но лишенными изворотливости и хитрости, свойственной человеческому противнику.

Хаджар, разумеется, пользовался этим.

Его тело изгибалось и раскачивалось с легкость, которая резко контрастировала с грубой силой голема. И в этом контрасте заключалась своя, особая красота: изящество человеческой ловкости против неумолимой механической силы голема.

Но как бы ни был ловок и быстр Хаджар, лишенный терны, мистерий, Имен и силы души, он оставался смертным с пусть и натренированным, но смертным телом.

По мере того, как длилась битва, дыхание Хаджара становилось все более затрудненным, мышцы стонали в знак протеста, но дух его оставался непреклонным. Каждое ближащееся столкновение с молотом голема, каждый миг, когда смерть была на волосок от гибели, казалось, только разжигали огонь в его голубых глазах.

Он был подобен листу в бурю: его швыряло и кружило, но каким-то образом он всегда оставался вне досягаемости сокрушительного ветра и не менее сокрушительного молота, превратившего пол в череду громадных выбоин.