Вот только услышав про имперскую монету, Санкеш едва сдержался от ухмылки. Да в Балиуме за такую сумму можно было целый военный отряд купить! Как, впрочем, и во всех варварских королевствах.
Нищие оборванцы…
В итоге варвар ушел с торгов за сумму в четверть имперской монеты. После этого потянулись обычные торги. Выставляли лот, рекламировали, потом продавали.
Хозяин каравана буквально безжалостно обдирал северян. Живя в своей глуши, они практически ничего не знали о внешнем мире. Лишь раз в сезон, по весне, когда таяли снега, открывая проходы, они отправлялись торговать в столицу своей провинции.
И что-то подсказывало Санкешу, что те, кому доверяли товары (в основном драгоценные меха), тоже были не прочь поиметь свое с невежества соотечественников.
— И теперь наконец наши последние лоты. — Будто заправский циркач, хозяин каравана указал на три фигуры на помосте. Девочку с матерью и Санкеша. — Начнем с юноши. Зовут Санкешем. Крепок, здоров, высок для своего народа. Еще совсем молод — пятнадцати весен!
Он специально занизил возраст Санкеша, а во время описания характеристик демонстрировал его зубы, показывал мышцы и стучал палкой о сухожилия. Он не преминул упомянуть, что раб обязательно сможет сделать своему хозяину еще несколько рабов, для чего заставил Санкеша ненадолго приспустить штаны.
— Как вы видите, несмотря на малый рост, — по сравнению с северянами Санкеш действительно выглядел карликом, — он обладает весьма внушительными размерами…
Договаривать рабовладелец не стал. Несколько северянок ужимисто хмыкнули, а мужчины разглядывали без всякой зависти. Исключительно с прагматической точки зрения.
Санкеш уже к этому привык. Более того, именно орган в штанах позволял ему уходить с торгов за наибольшую цену. Никому не хотелось покупать раба, не способного дать потомства. Многие их банально разводили и выставляли на продажу.
— Начнем торги с… половины имперской монеты!
Санкеш едва не поперхнулся. За такие деньги в Море Песка можно было купить артефактное оружие уровня Земли! Когда же торги дошли до полутора монет, он и вовсе оставил попытки мерить северян по прежним эталонам. Сам за себя он бы не отдал и двадцатой части от такой суммы.
— Две монеты, — прогремел тяжелый бас.
Вперед вышел седовласый мужчина. Старцем его язык не поворачивался назвать. Почти два с половиной метра ростом, шириной плеч он не уступал медведю, а крепкие мышцы были видны даже под мехами и кольчугой.
— Старейшина, — отсалютовал работорговец. Он ударил друг о друга запястьями. Висевшие на них наручи издали гулкий металлический звон.
— И ту девку тоже беру себе. Моим внукам нужна няня. Кто оспорит?!
На севере существовал лишь один закон, которому подчинялись все и даже местные султаны и шейхи — конунги.
Сильнейшему — слава, слабому — смирение. Кто обладал силой, имел право взять себе то, что ему нравилось. Любой мог это оспорить самым простым и прямым способом — вызвать на поединок.
Естественно, не нашлось смельчака, который решился бы вызвать старца на поединок. Может, среди присутствующих и были те, кто обладал большей силой, но вот потягаться с авторитетом старейшины… Порой сила не только в мышцах и оружии.
Сам работорговец тоже не рискнул возразить, и в итоге старейшина получил двух рабов по цене одного.
— Мама, — закричала девочка на языке пустыни, когда стражники буквально врывали ее из рук женщины.
— Нет! — закричала та, заливаясь слезами.
Она рванула в сторону рыдающей дочери, но ее тут же отправила на настил мощная оплеуха. Сапог работорговца придавил голову женщины к обледенелым доскам. Лопнули гнойники и язвы. Вниз, на снег, потекла мутная жижа.
— Взять. Меня. Молю. Дочь. Молю.
Девочка с матерью плохо знали язык северян. Отчаявшаяся мать не отрывала молящего взгляда от старейшины. Тот, окинув ее холодным, оценивающим взглядом, покачал головой.
— Такую никто не купит, — прогремел он. — Завязывай, торговец. Не мучай мать. Пусть уходит к праотцам.
Не зная языка, женщина догадалась, о чем идет речь. Она, наверное, и сама понимала, что за нее не отдадут и ломаной монеты. Работорговец тоже не питал лишних иллюзий. На ярмарке он покупал девочку, а мать шла к ней в довесок. Зная, что северяне сильно ценят молодых девок, он решил не скупиться и взять обеих. Да и девочке так было бы комфортнее в пути.
— Мама, мама, мамочка, — звучали всхлипы не оставлявшей попыток вырваться девчушки. Вот только куда ей было справиться с крепкой хваткой стражника.
— Будь сильной, Айша, будь сильной! — кричала мать, предчувствуя скорый конец. — Я тебя люблю. Люблю, девочка моя.
— МАМА! — завопила Айша, видя, как работорговец вытягивает из-за голенища кинжал.
— Закрой ей глаза, Санкеш.
Санкеш не смог отказать в последней просьбе умирающей. Стоя рядом со стражником, он осторожно протянул руку и, видя, что его не отправляют ударом на снег, прикрыл глаза девочке. Та закричала с такой силой, будто из нее душу вытягивали. А когда прозвучал последний хрип матери, Айша обвисла на руках северянина.
Девочка потеряла сознание.
Для нее, пожалуй, это было наилучшим исходом.