Сердце двушки

– Что с ней? – спросил Родион.

Лехур показал ему на кучку сломанных ампул:

– Я ее обезболил, так что не слушай… Она под лекарствами. Надо срочно в реанимацию. Ищи на нее и на меня заряженную нерпь!.. А, у нее есть! Тогда только мне ищи!

– Она будет жить? – спросил Родион.

Лехур ответил что-то невнятное и заторопился. Перебросил Родиону нерпь с разряженным сирином. Еще одну нерпь, заряженную, забрал у Макса. Обхватил слабо стонущую Штопочку и, заставив ее коснуться ее нерпи, телепортировался с ней вместе.

Гавр выл на привязи. Его так никто и не отвязал от дерева, а теперь и подходить к нему было опасно. Ждали Рину. Гавр был так возбужден, что мог вцепиться зубами в первую попавшуюся руку. Мешок со щенками, который выронил Делибаш, шевелился на траве. Оглушенная Хюльда начинала вяло шевелиться и рычать.

Остальные берсерки – те, что шли цепью и должны были добить гиел, если кто-то ускользнет от Делибаша, – из леса так и не появились. Фактор внезапности был утрачен, а приказа от Гая на позиционную войну со шнырами они не получали.

Глава девятнадцатая. Мокрая ветошь

Человек страстно хочет чего-то, прямо трясет его от желания, а его в этом почему-то ограничивают, а то и вовсе не дают. Он зацикливается, злится. Потом все же всеми правдами и неправдами получает, а это оказывается вовсе не то, что рисовалось ему в мечтах. Тут как с диагнозом «вечная оппозиция». Ты за красных, пока у власти белые. Но вот у власти оказались красные, и, чтобы остаться оппозицией, ты, сам того не замечая, мгновенно становишься белым. И никакого противоречия нет. Маховик личности провернулся и занял привычное положение.

Из дневника невернувшегося шныра

Мокша думает. День за днем. Есть у него такие медлительные думы, которые ходят по кругу, как мельничная лошадь. Мокша обижен на двушку, которая все неохотнее пускает его к себе. Тот случай, когда Митяй буквально протащил его за гряду, к драконьему озеру, а потом вывел оттуда едва живого, стал последним. Двушка пока не захлопывает перед ним дверей, но и в сокровенные свои покои его уже не пускает. Позволяет только ходить у склоненных сосен.

Временами Мокша задумывается, а не построить ли ему маленькую избушку на двушке рядом с границей болота. Он будет жить в ней постоянно, возвращаясь в наш мир только в самом крайнем случае. Сидеть в избушке, бродить по серому, вечно предрассветному лесу, питаться лепешками из муки и воды. Ничего не будет хотеть. Не будет ставить никаких великих задач. Просто ходить, просто думать. Если ему будет жарко и у границы болота, он вцепится в корни сосен, в землю ногтями, но не уйдет. Эльб его, слитый с ним, безусловно, в таких условиях постепенно сдохнет, и сантиметр за сантиметром Мокша сможет вновь продвигаться к гряде. Возможно, это была мысль, посланная Мокше двушкой, но он ее не принял.