Сердце Эрии

Лишь раз Викар позволил себе ее испытать: однажды найдя здесь свою мать. Когда шинда резали ее руки, чтобы наполнить серебряные чаши кровью и ей же накормить близнецов, он тайком пробирался в темницу и приносил женщине еду. Мать пугливо забивалась в угол и смотрела на него с непреодолимой ненавистью, как на чудовище, явившееся, чтобы ее доесть.

Викар терпел ее обжигающие взгляды, терпел слетающие с искусанных губ проклятия, которые ранили сильнее тех, что сыпались с уст шинда, терпел плевки… Пока она не привыкла к его присутствию – или просто устала прогонять. В день, когда мать впервые ему улыбнулась, королева приказала ее убить…

Эскаэль он ничего так и не рассказал. Она ненавидела родившую ее женщину за слабость, за то, что той не хватило храбрости вспороть собственный живот, когда она понесла от своего мучителя.

Викар боялся, что, узнай сестра правду, ее ядовитая ненависть падет вуалью и на него.

Выбравшись из темницы, юноша миновал главный зал и неожиданно столкнулся с Эскаэль. Она застыла перед массивными дверьми, высеченными из цельного куска лазурного мрамора, и не сводила с них сосредоточенного взгляда.

Сколько Викар себя помнил, эти двери оставались заперты.

Проклятие, напетое ведьмами, настигло шинда под светом солнца, заострив и воспламенив лучи, что касались бесцветной кожи. Те, кто успел скрыться и сумел выжить во мраке ночи, посвятили свои жизни поискам ключа, способного отпереть смертельную ловушку, в которую шинда отныне были загнаны дневным светом. Они собирали все, что обладало Силой: зачарованные артефакты, реликвии ушедших богов, фолианты, исчерченные мертвыми рунами, и даже крали человеческих ученых. Но шли годы, а проклятие лишь набирало силу и отравляло страхом людей – они всё чаще шептались о монстрах, обитающих в ночи, и точили смертоносные клинки.

Однажды в поиске реликвий кто-то обнаружил Тао-Кай, город в недрах горы, о котором не знали ни люди, ни ведьмы; город, оставленный в Гехейне неведомым народом, ждущий новых обитателей с распахнутыми воротами. Он стал для шинда новым домом, и со временем они прекратили попытки подчинить мертвый язык и древние реликвии, заперев их за массивными дверьми.

– Наш народ стал умирать не в тот день, когда на свет появились первые Опустошенные, или первый мертвый младенец, или мы с тобой, а в тот, когда ключ повернулся в этом замке, – не оборачиваясь, произнесла Эскаэль, когда Викар подошел ближе.

Она приложила ладонь к холодному мрамору и мечтательно прикрыла глаза:

– Там хранятся тысячи книг, и в одной из них есть ключ к нашему спасению.

– Какой толк от древних книг, если никто не может их прочесть? – не задумываясь, бросил Викар и тут же прикусил язык.

Эскаэль могла.

Она недовольно поджала губы и постучала пальцами по двери.

– Когда-то нас были десятки сотен, а теперь едва наберется хоть две, большинство из которых – опустошенное отребье. Нас убивают вовсе не солнце и время, а жалкое желание сохранить чистоту крови.

– Что же ты предлагаешь? – вдруг раздался нарочито нежный девичий голосок.

Эскаэль вздрогнула, а Викар ощутил, как холодный пот выступил на его коже, – из темноты коридора, лучась притворно доброжелательной улыбкой, вынырнула Атрей.

– Предлагаешь нам разбавить кровь? Слиться с людьми, чтобы наплодить ничтожеств вроде вас? – Девочка приблизилась вплотную к Эскаэль и прошипела ей в лицо: – Уж лучше сдохнуть, чем осквернить Древнюю Кровь.

Эскаэль выдержала ее взгляд и, смотря на нее сверху вниз, – Атрей на голову отставала от сестры, – холодно ответила:

– Сменится еще одно поколение, и Тао-Кай вновь опустеет, если отец не откроет библиотеку.

– Ее двери останутся заперты! – яростно прорычала Атрей. – Ни отец, ни я их не отопрем, и ты никогда не прикоснешься к реликвиям Ольма!

Эскаэль невесело усмехнулась:

– Неужели, сестренка, ты так боишься меня, что готова уничтожить наш народ?

– Заткнись! – взвизгнула Атрей.

Эскаэль оцепенела. Ее глаза расширились от ужаса и остекленели, сделав девушку похожей на одну из жутких фарфоровых куколок Атрей. Слово младшей сестры запустило острые когти в разум Эскаэль, раздирая его, и Викар был вынужден молча наблюдать, как она вновь страдает. Он не мог помешать Атрей, не мог перечить ей. Он боялся.

– Я – не твоя сестра, а шинда – не твой народ, – прорычала Атрей, схватив Эскаэль за грудки. – И с этого дня я запрещаю тебе что-либо о них говорить. Нет! Я запрещаю тебе вообще говорить! С твоих губ не слетит ни одного слова, пока я этого не позволю!

Она раздраженно оттолкнула Эскаэль. Викар неловко поймал сестру под руку, помогая устоять на неожиданно подкосившихся ногах. Атрей оскалилась в победоносной улыбке.