Я машинально сжала его в ладони, стараясь не думать о том, что в жизни мне ни разу не случалось зарезать курицу (что уж говорить о змеях). Наклон. Короткий замах руки. "Так не бывает", - мелькнула мысль. Мне всегда казалось, что змеи двигаются куда быстрее людей. Я почти ощутила, как зубы гадюки впиваются в мое беззащитное запястье. Но этого не случилось. Нож прошел сквозь тело змеи, отсекая голову от туловища. Слишком легко, как будто змея была не совсем... реальной. Или это нож был волшебным? Глаза гадюки посмотрели на меня не то с укором, не то с сожалением, потом голова отлетела. Я разжала пальцы и закрыла лицо руками. В следующий миг я оказалась в объятиях Тиера. Чувствовать его руки на плечах было почти блаженством.
- Тебя ни на минуту нельзя оставлять одну, Хуннед, - голос моего любимого ласкал насмешливой нежностью. - Никогда не думал, что тебе придет в голову поменяться глазами с Бьолинг.
Даже не оборачиваясь, я знала, что мы остались одни: и женщина, и останки змеи словно растворились в воздухе. Так значит, имя женщины - Бьолинг? В голове всплывали отрывочные знания о хозяйке леса - похоже, кроме волшебного зрения, мне достались и чужие воспоминания. Я попыталась разобраться в своих ощущениях, но быстро махнула рукой: сейчас - в объятиях Тиера - все остальное казалось неважным.
Тролль продолжил:
- Часто ты кажешься сумасбродной девчонкой, Хуннед, но порой совершаешь настолько мудрые поступки, что остается только удивляться.
- Так это было мудрым поступком? - уточнила я.
А мне-то думалось, что договор с хозяйкой леса вызовет неодобрение Тиера. Приятно вместо резкой отповеди получить похвалу.
- Для человека, пожелавшего увидеть Сердце Горы, обменяться глазами с Бьолинг - самый разумный выход из положения. По крайней мере, теперь мне намного спокойнее. Правда, не знаю, как ты теперь сможешь жить среди людей...
Я резко отстранилась:
- Тиер, почему?.. У меня ведь больше не будет желания посмеяться над внешностью троллей - значит, я не могу причинить зла. Ни тебе, ни твоим родственникам. Почему ты хочешь избавиться от меня?
Он отвел глаза. Потом улыбнулся. И что-то от человеческого обаяния прежнего Тиера появилось в его лице:
- Не сердись. Скоро ты сама поймешь... Скажи, каким ты видишь меня? И каким тебе видится этот лес?
Я задумалась. С внешностью Тиера все было в порядке. Кроме того - мне теперь даже не обязательно было смотреть на него, чтобы знать, например, какие эмоции отражаются на его лице. А вот лес...
- Я жду, Хуннед, - поторопил Тиер.
- Ты кажешься мне вполне симпатичным, - подбирая слова поточнее, начала я. - Не таким, как раньше, когда ты обманывал меня человеческим обликом. Другим. Но нельзя сказать, чтобы хуже. Кстати, откуда ты знал, как надо выглядеть, чтобы мне понравиться - тогда, еще перед нашим знакомством? Впрочем, неважно. Сейчас... я вижу твой настоящий облик, но он не вызывает во мне отторжения. Как будто я научилась видеть не внешнее, а внутреннее (да так, наверное, и случилось). Ты был прав, когда говорил, что... довольно красив для тролля.
- Не преувеличивай, Хуннед, - добродушно возразил он: - ты по-прежнему видишь не суть, а оболочку. А судить о красоте троллей - такая задача тебе не по силам. Для этого нужно родиться троллем.
Я грустно усмехнулась:
- Ты уверен? Я ведь не только вижу тебя - я знаю о твоих поступках. Ты удивительный тролль, Тиер. Разве кто-нибудь из твоих родных способен так беспокоиться о человеке? - и умолкла, чувствуя, что опять заговорила не о том, а глаза наполнились слезами. Впрочем, после испытанного напряжения любой пустяк мог довести до слез. Ко всему прочему, укоряющий взгляд гадюки до сих пор не давал мне покоя. Настолько, что, устав, в конце концов, бороться с угрызениями совести, я спросила:
- Тиер, а зачем Бьолинг попросила убить змею?
- Напрасно ты переживаешь, - голос тролля зазвучал успокоительно. - Своим поступком ты освободила троих: змею, Бьолинг и себя.
- Что значит "освободила"? Гадюка умерла. Я не в восторге от змей, но она не сделала мне ничего плохого.
- Хуннед, поверь мне на слово... И давай отправимся дальше: смотри, наш проводник сходит с ума от беспокойства.
Тут я наконец обратила внимание на старания коричневой птички с оранжевой грудкой: та на своей ветке просто-таки заходилась резкими неприятными криками. Давно уже, наверное. Я неохотно кивнула.