Сердце яростное и разбитое

Неужели все это время я сражался против себя самого?

– Давайте не будем забывать, – добавляет Айзек, – что у вас есть то, чего нет у Рэна.

Я закатываю глаза.

– Магия.

– Вы насмехаетесь! – Айзек расправляет крылья, и его глаза гневно сверкают. – Если вы перестанете противиться своей сущности, то вы поймете, что ваши способности могущественны. Если вы последний оставшийся в живых колдун, то вы можете оказаться сильнее всех тех, кого мне доводилось видеть. Я думаю, что то, что вы сделали с Рэном и его людьми, было лишь малой толикой того, чего вы можете добиться. Как вы думаете, почему Карис Люран так отчаянно хочет доказать, что ваши таланты ничего не стоят?

Он прав. Я не уверен, что мне это нравится, но он прав.

– В общем, как ты и сказал, я обговорю условия альянса с Карис Люран, – говорю я с тяжелым сердцем. – Я заявлю о своем праве на трон.

– Кстати говоря, я говорил не только о магии.

– Неужели? Что же у меня есть такое, чего нет у Рэна?

Он улыбается своей наводящей ужас улыбкой, после чего бросает мне на колени конец серебряной цепи.

– У вас есть я.

Я удивленно моргаю, глядя на него.

– Давайте сразимся снова, – говорит скрейвер, сжимая и разжимая когти. – На этот раз пустите в ход не только кулаки.

Глава 41 Лия Мара

Мне приносят еду в обычное время, но, судя по всему, моя матушка не шутила. Мне нельзя покидать комнату. Моя стража отказывается со мной разговаривать. У меня есть кровать, книги и уборная, но больше ничего. Из окна, расположенного на высоте третьего этажа, я могу видеть тренировочные площадки и конюшни, но после того, как я увидела Грея в компании Ноллы Верин, я предпочитаю не смотреть в окно.

Меня никто не навещает.

Я скучаю по компании моих друзей, но больше всего я скучаю по своей сестре.

Мне очень хочется поговорить с ней. Мне очень хочется ей все объяснить.

Наступает третья ночь, и я лежу в кровати, уставившись в темноту и гадая, не заколют ли меня стражники мечами, если я попытаюсь прошмыгнуть мимо них.

Я знаю свою матушку, поэтому уверена, что меня заколют. Повезло, что матушка не заколола меня собственноручно.

На стене проносится тень, и я замираю. В темном углу комнаты мелькает какое-то движение, и я делаю резкий вдох.

Еще до того, как я успеваю подумать, отреагирует ли вообще стража на крик или нет, по комнате проносится порыв ледяного ветра.

– Не бойтесь, принцесса.

Айзек. Мои глаза широко распахиваются в поисках хотя бы частички света в темной комнате. Паника покидает меня, и у меня получается различить его темную кожу и пепельно-серые крылья, выглядывающие у скрейвера из-за плеч.

Шею Айзека по-прежнему охватывает серебряный ошейник, но цепь исчезла.

Я резко сажусь на кровати и бросаю взгляд в сторону двери.

– Что ты здесь делаешь? – шепотом спрашиваю я, опасаясь, что нас может услышать моя стража.

– Навещаю пленницу. Вы тоже меня навещали, когда я был заперт.

В моем горле образуется комок, а уголки губ опускаются вниз.

– Тебе лучше уйти, пока тебя не поймали, – я прижимаю кончики пальцев к векам, чтобы не дать слезам пролиться. – Я приношу всем одни лишь неприятности, Айзек.

– Может, и так, а вот я принес послание от нашего юного непокорного принца.

Я опускаю ладони и с удивлением смотрю на скрейвера.

– Что?

Айзек протягивает мне сложенный листок бумаги, и я едва не падаю с кровати в попытке схватить его. Сейчас поздно, чтобы зажигать свечу – стража поймет, что что-то не так. Я подхожу к окну, чтобы прочесть послание при свете луны.

Почерк у Грея корявый и размашистый. Слова написаны так быстро, будто он боялся, что его могут поймать.

Прости меня. Умоляю, прости меня. Я не хотел ставить тебя под угрозу. Если есть способ договориться о твоей свободе, дай мне знать. Твоя матушка играет в опасные игры, и я боюсь, что если буду действовать сам, то подвергну еще большему риску тебя или тех, кем ты дорожишь.

Я не могу перестать думать о тех скоротечных моментах, что мы провели на веранде, и задаюсь вопросом, стоило ли мне тогда предлагать тебе мой камзол. Однако моя память говорит мне, что ты замерзла, и сама мысль о том, что нужно было позволить тебе дрожать от холода, кажется мне невыносимой.

Я так же не могу перестать думать о тех скоротечных моментах после, когда, я надеюсь, тебе не было холодно.

Мне хочется откинуться на подушки и прижать его письмо к груди, но я отчаянно желаю увидеть, что еще он написал.