Сердце искателя приключений

Нельзя не удивляться тому строгому порядку действий, которому следуют обе стороны, осознавшие неизбежность конфликта. Если они остаются на высоте положения, то самому столкновению обычно предшествует вызов более сильного, а именно требование капитуляции. Каков бы ни был характер этого требования, суть его остается неизменной. Полководец ждет от скромного капитана, чья крепость лежит на его пути, что тот сдастся ему в почетный плен. Хитрый тиран довольствуется поклоном, а его слуги заставляют свою жертву целовать прах у своих ног. Капитуляция может проходить почти незаметно, например, в молчаливых жестах или в принятии подношений и почестей. Существует множество уловок, в том числе изящно замаскированных, но срабатывают они всегда одинаково. Стоит только другой стороне промедлить, как тотчас же вскрывается истинная суть происходящего. Требование становится тогда все более настойчивым и очень скоро оборачивается угрозой неминуемой смерти.

Предчувствуя эту угрозу, человеческий дух на мгновение уступает слабости, противостоять которой способен лишь один из тысячи. Но уж если человек преодолевает эту слабость, то он совершает редкий поступок – открывается навстречу невозможному. Он не рассчитывает ни на успех, ни на везение; линии перспективы, подобно двум параллельным, пересекаются где-то в бесконечности. Благодаря этому поступку борьба переходит на иной уровень. В человеке открываются новые силы, ибо тяготение утратило над ним свою власть. Отлив сменяется мощным приливом, и вода прибывает так, будто где-то прорвало плотину. С этой волшебной силой даже слабому можно ничего не страшиться, ибо все духи сражаются на его стороне.

Однако эти примеры вовсе не дают рецепта «как победить после поражения». Скорее, речь идет о тех силах, которые зримо проступают в нашем миропорядке в подтверждение его внутренней сути, не давая нам, впрочем, никаких гарантий на успех. Так, настоящий национальный герой в смутные времена разделяет судьбу своего народа, но при жизни остается непризнанным, падает жертвой предательства и умирает в забвении. Тем не менее в истории всегда будут повторяться эпохи, требующие от единичного человека образцовых поступков и жертв; они необходимы для восстановления меры, в согласии с которой рождаются и воспитываются люди. Эта мера встречается в любом иерархически организованном обществе: так, у наших предков неизменным, неподвластным времени образцом считалась не победа ратоборцев, а хвала подвигам мертвых – удивительно емкая формула, решительно противостоящая тщеславному стремлению к отличиям.

В музеях

Юберлинген

В посещении музея всегда есть нечто увлекательное и вместе с тем отпугивающее. Некоторые посетители испытывают даже чувство трепета – как, например, атеист-вольнодумец, стоящий перед отпечатком археоптерикса, словно перед открытой реликвией. Жаль, что мы не владеем понятиями, которые позволяли бы выразить эти чувства. Иначе мы совершили бы не меньше открытий, чем Павсаний, составивший во II веке свое описание древностей. Нам неведома природа священного трепета астронома, который высчитывает миллионы световых лет, трепета археолога, который возрождает из праха тысячелетий ворота неизвестной столицы.

Нас легко вводит в заблуждение могучий музейный инстинкт, возрастающий день ото дня. О силе этого аппетита говорит и то, как стремительно церкви превращаются в музеи. Бессчетное число людей стремится сегодня в церкви именно как в музеи, сами же церкви таким отношением вполне довольны. Их служители тоже подвержены влиянию духа времени; незаметно стирается граница, отделяющая причетника (Küster) от музейного хранителя (Kustos). Параллельно происходит превращение реликвии из сакрального инструмента в музейный экспонат. Например, здесь, на острове Райхенау, показывают древний кувшин, из которого – как верили люди многие столетия – пили на свадьбе в Кане. Ныне об этом вспоминают как о чем-то забавном; весомость этого кувшина в глазах посетителей ничем не отличается от той, что имеет ваза времен династии Мин.

У этого превращения, заметить которое совсем не просто, есть, как и у многих вещей, политический аспект. Государство и церковь встречаются на территории музея как бы в общем фойе. Левиафан уже не раз мог бы одним махом проглотить все, что осталось после секуляризации, если бы не испытывал сомнений. Он пребывает в замешательстве и потому не может объять все и вся. Не желая отделять от себя церковь или каким-то образом принуждать ее, он делает более умный ход, закрепляя за ней своеобразную роль хранителя. Оберегая древности, будь то памятники архитектуры и искусства, будь то нравы и обычаи, церковь теперь занимает новое положение, своеобразие которого именно и заключается в музейном характере. В нем нет ничего нового, ибо такая ситуация повторялась уже не раз. Еще в античную эпоху путешественники отыскивали в городах полуразрушенные храмы и просили показать им старинные вещи вроде упавших с неба треножников.