Сердце Льва

Однако медовый месяц прошёл не на Кутузовском, а в Переделкине, на даче мэтра современной русской прозы Павла Никаноровича Нечаева. Автор крупных полотен бытописания современной России «Берендеевка души», «В поисках Сотворителя», «Умора лапотная» жил скромно, но красиво. Он очень дорожил своей независимостью, поэтому мысль пригласить молодую чету в гости не могла прийти ему в голову. Но они с дочкой прекрасно понимали друг друга, и её вопрос, нет ли у него желания позвать их на пару дней в качестве гостей, – не вызвал протеста в душе комфортабельного отшельника. Ему было понятно желание дочери посмотреть, как её суженый будет выглядеть на фоне элитного папаши.

–

Стой! – скомандовала супруга, и Василь остановил машину возле калитки дачи. – Ты подумал, как будешь обращаться к папе?

–

Как прикажешь.

–

А сам?

–

Павел Никанорович, Паша, папочка, папа, папулька, тестюшка, – выбирай!

–

Ладно. Сами разберётесь, – она вышла из машины, зашла за калитку и открыла ворота. Василь заехал, а Ольга побежала в дом.

–

Здравствуй, папа! – Ольга обняла отца.

–

Ну, замужняя дама, где твой супруг?

Василь запирал ворота.

–

Добрый день! – обратился он к хозяину дома. Мужчины пожали руки и внимательно посмотрели в глаза друг другу.

–

Так, – оценивающе сказал Нечаев. – Тяжёлый у тебя взгляд.

–

Добрый, – возразила дочь.

–

Тут, видно, кому как, – согласился отец. – Заходите и располагайтесь. Вы у себя дома.

–

Спасибо! – Василь вытащил из багажника чемодан и понёс в дом.

–

Будете спать на мансарде, – распорядился отец, – там воздуха больше.

Василь поднял чемодан в мансарду, снял костюм, надел спортивную пижаму фирмы Адидас, на покупке которой настояла Ольга, и спустился во двор. Нечаев сидел за садовым столиком.

–

Ну, – обратился он к зятю, – как тебе здесь нравится?

–

Я очень люблю деревню.

–

Я тоже, но всю жизнь прожил в городе. Вот теперь, на склоне лет, заработал спокойствие души и тела.

–

А я вообще не хочу покидать деревню.

–

Интересно. А как ты представляешь свою жизнь в деревне с такой столичной волчицей, как твоя жена?

–

Просто. У неё много дел. Ей не придётся скучать.

–

Ты надеешься, что она станет образцовой крестьянкой?

–

Я надеюсь, что скучно ей не будет.

–

Мне это трудно представить, но – тебе видней…

–

А Вы здесь постоянно живёте?

–

Нет. Приходится ездить в редакции, Союз писателей. Часто приглашают на книжные ярмарки, встречи с читателями. Но всегда спешу обратно.

–

И давно Вы приобрели эту дачу?

–

Да вот уже лет пятнадцать. Здесь лучше думается. Я здесь закончил «Сотворителя» и сразу, на одном дыхании накатал «Умору». – Он подумал: – Читал?

–

В армии родители присылали моему другу всё лучшее, что печаталось в литературных журналах. Там я прочёл Вашу «Берендеевку души». А сборник рассказов у нас был в библиотеке. Я их ещё в школе читал. Из рассказов помню про однорукого дровосека. Потом, когда у меня что-либо не получалось, то представлял себе, что я и есть этот дровосек. С тех пор появилась привычка: иду к нашему старому дубу, ложусь под ним и представляю, как надо сделать, чтобы получилось. Пока не увижу всё, до самой мелкой детали, – не встаю.

–

Помогает?

–

Всегда.

–

А «Берендеевка»?

–

К тому времени я уже разобрался с православием и язычеством. Мне было интересно, как относятся к этим вопросам другие. Так что Вашу «Берендеевку» я прочёл с интересом.

–

Ну! И совпали наши мысли?

-

Сомнения совпали. А результат – нет.

–

Да? – Нечаев уже стал ощущать значимость своего творчества и входить в воды славы. А тут… такой облом! С ним, видите ли, – не согласны!.. – Тогда расскажи о своих результатах.

–

Как? – Василь оторопел. – Как мне вам о них рассказать? Это.

–

Не надо деталей. Принцип. Объясни, в принципе, в чём мы не сходимся?

–

Да. Пожалуй, – мысленно Василь перебрал варианты простых ответов. Не нашёл. – В принципе? Верить одинаково, даже двум единомышленникам, не удастся.

–

Как это?

–

Просто. Каждый человек – это отдельный мир. Каждый слышит по-своему, видит, чувствует по-своему. Я уже не говорю, что каждый и думает по-своему. Как же два человека могут верить в одно и то же, если они это даже видят, слышат и чувствуют по-разному.

–

Нет! Речь ведь не идёт о частных ощущениях. Речь идёт о принципах.

–

Тогда это не основа совести, а основа идеологии.

–

А какая разница между совестью и идеологией? Совесть ограничивает свободу и направляет деятельность. И идеология работает точно так же.

–

Да. Просто совесть моя, а идеология «наша» – ничья.

–

О! Так ты единоличник! Эгоист?

–

^Да

.

–

Тогда, – Нечаев стал подбирать слова, – мы с тобой идейные враги!

–

Нет. Я прост и понятен и для себя, и для Вас, и для всех. А Вы непонятны для себя, а поэтому безоружны перед любым, кто захочет на Вас сыграть свою игру.

–

Интересно! Хотел бы я посмотреть на того, кто осмелится сыграть на мне! Великий Шекспир вложил в уста Гамлета такие слова: «Я не флейта, и играть на мне – нельзя!»

–

Гамлет руководствовался совестью, а не идеологией. Поэтому он сказал правду.

–

Ну, как, мои дорогие мужчины? – Ольга появилась в проёме окна. – Проголодались? Будем завтракать?