Он рубил, скашивал врагов одного за другим. В забытьи остались заученные сызмальства приемы, как следует наносить удары, чтоб не раскрывать собственной обороны. Меч будто заменил ему обе руки, сделавшись смертоносным серпом. Влево, вправо, сверху - только так, рубить, пока станет сил. Занять место павшего только что воина, продвинуться вперед хоть бы на полшага, потрошить тварей Шараяны, пока тело не рухнет, мертвое или обессиленное.
Он остановился лишь когда где-то в вышине раздался пронзительный птичий крик. Арэн видел прозрачны белоснежные крыла шамаи-орля. Дух-защитник сделался втрое больше от того, каким было его птичье обличие при жизни. От взмаха крыльев тучи торопливо расползались в стороны, высвобождая редкие клочья чистого неба. Птица поднялась выше и камнем кинулась вниз, ухватив великана призрачными когтями. Тот замахал руками, пытаясь оторвать от себя орля, но пальцы хватали только пустоту.
Вставали и другие призраки: воины с головами медведей, саблезубые тигры, девы с луками и копьями. Они наступали на троллей, сметали обуянных бешенством медведей. Когда великан рухнул, растерзанный орлем, над северянами пронесся боевой клич ободрения. Арэн подхватил его, салютуя духу шамаи мечом.
Артумцы, воодушевленные помощью духов-защитников, теснили шарашей назад.
Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Арэн обернулся, проверить - не загасила ли вода огонь? Пламя продолжало пылать, немного сбитое дождем, но не менее грозное. Станет огненный вихрь на пару локтей меньше ввысь и вширь - не имело значения. Обоим жарким великанам суждено встретиться. И, хоть рахруха от того станет только больше, иной возможности извести шарашей, боги могут не дать
Арэн, весь мокрый от прошедшего ливня, остановился, чтоб смахнуть с волос ручьи дождевой воды. Когда услыхал за спиной рычание, спешно обернулся, наискось рубанул мечом. Никого, но рычание теперь было прямо у правого уха. Арэн снова обернулся, крутанулся, словно ветряк, чтоб наверняка скосить неуловимого ловкача.
Клинок нашел воздух, зато перед дасирийцем, в десятке шагов, недвижимо стояла фигура в темных одеждах. Капюшон глубоко наползал на ее лицо, и Арэну оставалось только гадать, кто мог прятаться за тяжелой тканью. Фигура высвободила из широких рукавов ладони, сложила их вместе. Дасириец мог спорить, что видит в темноте капюшона ухмылку. Арэн рванулся на противника, намереваясь во что бы то ни стало поглядеть, кто скрывается в одеждах, но рычание повторилось. Дасириец чуть не налетел на создание, что перегородило ему путь до цели. Дасириец сразу признал в своем сопернике то существо, о котором рассказывал Отор, и голову которого принес в доказательство. Существо глядело на него с прищуром, распахнуло пасть и змеистым языком-жалом скользило меж частыми зубами. Оно метнулось в сторону, Арэн оторопел, но все ж сообразил отскочить. Тварь, будто на мгновение растворившаяся в воздухе, тот час приземлилась на том мест, где только что стоял дасириец. Она недовольно заворчала, припала к земле и снова прыгнула, растворившись. Тем временем фигура в темном сотворила себе оружие - прямо из ничего потянула ладонью пустоту, которая прямо на глазах дасирийца приняла очертания меча. Сталь, блестящая, словно кованная из самого серебра, хлестнула по воздуху у самого носа Арэн. Кто бы там ни прятался за черной мантией, соображал дасириец, стараясь не упускать из виду обоих противников, он был искусным чародеем. А мечом владел так же складно, как и чарами.
Арэн знал, чувствовал, что "темной мантии" ничего не стоит пришибить его заклинаниями. Перед глазами ясно встали образы из воспоминаний: копья, вытянутые из пустоты, убитый шамаи-орль. Отчего же теперь медлит, не спешит с расправой?
Шипящая тварь продолжала выскакивать то слева, то справа, но Арэну только раз удалось хватануть по ней мечом. Потом "темная мантия" поглядела на нее пустотой капюшона и создание отступило, ухватив кого-то из ближайших воинов. Дасириец услышал его крик и жадные чавкающие звуки, будто кто взахлеб хлебал доброе пиво. Арэн не рискнул оглядываться. Фигура же перешла в наступление. Противник налетел стремительно, будто в ногах его ожил ветер.