Сердце мира

Но как постичь все это человеку? Его стремление и жажда, тяга всей его природы издревле отвердели в грехе, болезнь его воли, подобно раковой опухоли, разъела его душевную ткань. Бог одарил его сердце богатством, но оно, это сердце, колотится, снедаемое страстями, и само ввергает себя в отчаяние, а каждая попытка вырваться наружу из внутреннего плена обращает его в новое, еще более тяжелое рабство. Покорный принуждению, начинает человек обожествлять свою неволю и пытается крепостными рвами и стенами укрепить твердыню своего «я». Тот, кто пытается объявить войну этому «я», должен быть начеку: приступ за приступом он будет прорываться к цели, и если даже прорвется через подъемный мост, если замок уже будет пылать в огне, и лишь последняя башня будет еще сопротивляться, человек не сдастся, пока не будет взломана последняя дверь, не будет выпущена последняя стрела, а руки не онемеют в последней — не на жизнь, а на смерть — рукопашной схватке.

Но Слово явилось в мир. Оно пришло к своим, но свои его не приняли. Оно просветило тьму, но мрак уклонился от Него. И Откровение любви решилось принять бой не на жизнь, но на смерть. Бог пришел в мир, но явление Его было встречено стеной, что ощерилась копьями и щитами. Капля за каплей начала источаться Его благодать, но мир сделался скользким и непроницаемым, и благодатные капли растеклись. Мир был замкнут герметически. Замкнутый круг совершало кровообращение человеческой жизни, восходя вверх из человеческого лона и нисходя в него же. Замкнутым было человеческое сообщество, закрывшееся в своей самоудовлетворенности: всякое стремление выйти за его границы наталкивалось на эти же самые границы. Замкнутой была религия, заключенная в круг обрядов и ритуалов, молитв и жертвоприношений, даров человека Божеству и ответных воздаяний от Него — религия, доставшаяся в наследство от предков и недоступная прикосновениям нечестивых. Мир был закрыт, мир был отгорожен от Бога со всех сторон, и взоры его были обращены вовсе не наружу, но вовнутрь, а то, что было внутри, было подобно зеркальному залу, где конечное представляется себе прорвавшимся в необозримые дали, видится себе бесконечным и наделенным Божественной самодостаточностью. Лишь тогда обращалось наружу жерло мира, когда было готово поглотить того, кто осмеливался к нему приблизиться.

И тогда Слово увидело, что нисхождение Его не может стать ничем иным, как только лишь смертью Его и разрушением, а свет Его должен быть поглощен тьмою. И Слово откликнулось на объявление войны и приняло бой. Так возник немыслимый по

своей изобретательности план: проникнуть в глубочайшее укрытие смерти, подобно Ионе, погрузившемуся в чрево морского чудовища. Познать последнюю из темниц грешной одержимости и выпить чашу без остатка. Подставить чело под удар неудержимого человеческого стремления к насилию и власти. Бесполезностью Своего служения доказать миру его собственную бесполезность. Через бессилие собственного послушания Отцу показать, сколь бессилен бунт. Превратить собственную подверженность смерти в доказательство того, что на смерть обречено и отчаянное сопротивление Богу. Предоставить мир его собственной воле и исполнить в этом мире волю Отца. Позволить разбить Свой собственный сосуд, чтобы излиться из него Самому. Неизмеримое море горечи наполнить сладостью той единственной капли Крови, что истекла из Божественного Сердца. Непостижимейшим образом все это должно было дополнить друг друга: предельное противостояние, из которого возникает высшее единство; стыд и поражение, которые являют мощь величайшей победы. Ибо слабость Слова уже есть победа Его любви к Отцу, победа примирения с Отцом; эта слабость была деянием величайшей силы, и она смогла объять в себе и превозмочь тщетное бессилие мира. Отныне Слово стало мерой и в то же время смыслом всякого бессилия. Столь глубоко погрузилось Слово, что отныне все, что погружается вглубь, неизбежно погружается в Него. И всякий поток горечи и отчаяния обрушивается отныне в глубочайшие бездны Слова.