Сердце Мира

– Подожди-подожди! – остановил его я. – Так получается, что кхадо на самом деле не зависимые полностью безумцы? Они… нормальные?

– Нет, Райл, – скривившись, как от куска лимона, ответил Локки. – Точнее не так… Некоторые кхадо от рождения безумны. Некоторые вообще нежизнеспособны. А остальные – уроды. Их воспитывают как имущество. Не как людей. И они вырастают не людьми в результате. Если ты встретишь кхадо-врага, то договориться тебе с ним не удастся. Он оружие. Вещь, понимаешь?

– Стоп, – я пристально смотрел на сверток, в котором лежала наша пленница. – Кхадо рождаются физическими уродами, так? А моральными их делают уже другие люди?

– Ну… да, – нехотя ответил Локки.

– И из меня при должной обработке можно сделать вот такого кхадо, даже при отсутствии физических уродств? – я посмотрел в лицо Локки. Он отвел глаза.

– Будет трудно, ты уже взрослый, – сказал он, наконец. – В одиночку она этого сделать не сможет. Но если у нее будут доказательства, что ты сын брата и сестры, уроженцев Адасадора, то… в интернатах есть форсированные методы. К обычным кхадо это все применять необходимости нет. Но некоторых кхадо находят в… эээ… не совсем юном возрасте, так что способ подчинить взрослого есть.

Я молчал, оглушенный и ослепленный этой информацией. Неважно, кхадо я или нет. Важно, что эта стерва могла меня им сделать. А изуродовать можно кого угодно, даже самого распрекрасного из людей, за этим дело не станет…

– Такие дела, прости, – тихо сказал Локки.

А я начал думать, что может быть убийство – это не самый плохой вариант. Во всяком случае экскурс в обычаи Адасадора изрядно успокоил мою совесть. Не такой уж я и конченный человек, если всего лишь хочу прирезать особу, которая доказывала мне вчера, что я сын брата и сестры и собиралась превратить меня в куклу, плюющуюся огнем по ее приказу. Я почувствовал, что еще чуть-чуть таких мыслей, и я прирежу ее самолично, прямо сейчас. Надо было как-то отвлечься… Я стал думать о прежней жизни. О том, как ходил охотиться на лис, и как потом гордо продавал самолично выделанную шкурку на весенней ярмарке. Вспомнил про Галлу, про ее детскую мечту, про то, как мы сидели по вечерам на крыше, нанизывая улов на бечевку и болтали о всяком разном. О маме вспомнил… Негаданно явилась тревога. Ведь если за мной охотятся, то наверняка они уже были в Озерном дворе! Надо срочно ехать туда, помочь… Тьфу ты, пропасть… О чем ни подумай, всюду плохо. Мог ли я думать, будучи мальчишкой, что так оно все повернется?

– Эй, – окликнула меня Дита, тронув за плечо. – Давай мы подумаем о решении завтра, хорошо? Пусть эта… женщина… еще поваляется тут. Надо только проследить, чтобы она пореже приходила в сознание.

– А еще можно продать ее на рабском торге… – глядя перед собой предложил Локки.

– У нас же нет рабских торгов, – машинально сказал я. – Их запретили еще до моего рождения.

– Ну да, – усмехнулся Локки. – Рассказывай. Много ты об этом знаешь… Правда все ваши торги, насколько я знаю, не в столице, так что это бесчувственное тело еще надо как-то вывезти… Но зато все будет шито-крыто.

– Что-то я не понимаю, о чем ты говоришь, – я недоуменно взглянул на него.

– О частных шахтах, – ответил Локки. – Ваши хитрые промышленники заложили на севере несколько шахт. И там спокойно скупают людей. А их с удовольствием продают. Ловят кого-нибудь разбойники на большой дороге, а у него ничего, кроме чахлой лошаденки и заплесневелого куска сыра. Тогда они и тащат его к ушлым фабрикантам. А те с удовольствием покупают. Один раз заплатить работорговцу и засадить потом пленника на всю жизнь работать в забое, это же не каждую неделю ему зарплату платить…

– А откуда ты это знаешь? – прищурился я.

– Ну, я все-таки агент… – Локки грустно улыбнулся. – Хоть и несостоявшийся, что уж там… У нас, кстати, с этим честнее. Некоторые владельцы крупных предприятий имеют лицензию на использование труда заключенных. Это значит, что их система охраны соответствует определенным требованиям. Ну что не сбегут эти отбросы общества в первый же день. Кандалы чтобы имелись, вышки, надзиратели и все такое. Так вот раз в полгода эти хозяева являются на торги, где и покупают обвиненных в тех или иных преступлениях. По-разному покупают… Тех, кто совершил несерьезное преступление, продают на определенный срок, а матерых злодеев продают без условий. Первые – дешевле, разумеется. Но их содержание, бывает, проверяют. Если такой заключенный ненароком помрет, то шума будет до небес, лицензии могут лишить… А вторые – все равно. После продажи их судьба никому не интересна, лишь бы на свободе не оказался. Случаи побега, кстати, рассматривают не менее тщательно, чем случаи смерти. У вас по-другому. Так что у нас продать не получилось бы. А у вас торговля людьми – дело насквозь незаконное, так что никто ничего никому не скажет и никаких доносов не напишет.