Сердце Мира

Мистер Од меня не задерживал. Его слуга – тоже. Я беспрепятственно вышел на улицу и зашагал, куда глаза глядят. Мысли мои в тот момент не поддавались были совершенно неописуемыми. Они неслись, как бешеные лошади, перескакивая от «за что?» к «почему я?», из пункта «ненавижу!» в пункт «я ничтожество». Я шел стремительно, едва замечая прохожих и не обращая внимания на нервные окрики тех, кого я задел или толкнул. Иногда я останавливался, оглядывался вокруг невидящим взглядом, потом снова шел.

Постепенно я успокоился. Мысли перестали бессмысленно метаться, кровь больше не стучала в висках кузнечным молотом, жар не приливал к лицу горячей волной. Рассудок снова завладел моей головой, и я стал способен рассуждать. А что, собственно, произошло? Отчего я пришел в такое неистовое бешенство? Конечно же, мистер Од вместе со своей книжкой не особенно-то и виноват. Все получилось так, потому что… обстоятельства так сложились. Если взглянуть на это дело с другой стороны, то если бы мистер Од не сунул мне в руки эту книжку, то я не познакомился бы с Локки. Если бы я не попал в Армию, то у меня не было бы такого отличного боевого товарища и наставника, как Диты. Если бы Чарли нас тогда не выставил, то он, скорее всего, прошел бы мимо, так и оставшись презрительным начальником. Не то, чтобы я уже жалел, что вспылил и ушел… Остались ведь погибшие Тигры и Мантикоры, никуда не делись убитые Рохля и Шутер, а тот алтарь в кроличьей таверне я вообще на всю жизнь запомню… Но ведь в этом всем мистер Од не виноват, разве нет?

Эх… Похоже все-таки, я спорол горячку. Но не возвращаться же теперь было! Я огляделся, чтобы понять, куда же меня занесли мои ноги, пока я не соображая ничего шел по улицам. Прямо надо мной высилось огромное кубическое здание безо всяких украшений, лепнины и колонн. «Его Королевского Величества Типография» прочел я на табличке рядом с центральным входом. С угла же имелось еще одно крылечко, не столь внушительное и массивное. Вывеска гласила «Редакция газеты «Утренний курьер». Газета! Портрет принцессы был напечатан в газете, газету читают практически все грамотные люди в городе! Я еще не знал, что я там буду говорить, а рука уже сама схватилась за витую бронзовую ручку.

Обрушившийся на меня шум был сравним по громкости… Да ни с чем он оказался несравним! Даже Первая Торговая в беспошлинный день так не голосила никогда, хотя уж народу-то на ней побольше, это точно. Большое квадратное помещение было разделено длинными столами, устланным бумагами, бумажками, листочками и листиками. Находившиеся в редакции люди говорили громко, горячо, с невероятной экспрессией и размахивая руками. Весь этот гвалт перемежался с гудом и грохотом работающих где-то за стеной машин. Когда мои уши привыкли к царящей здесь какофонии, я принялся прислушиваться к отдельным разговорам.

– Ты идиот! – вещал с невыразимым пафосом длинноволосый немолодой человек в клетчатом пиджаке и такой же кепке. – Ты понимаешь, что из-за твоих капризов нам придется урезать придворную хронику?!

– Кому нужна твоя придворная хроника, осел ты упрямый! – вторил ему второй, тощий и лысый. – Она каждый день одна и та же! У этих замшелых аристократов никакой фантазии нет! Ах, леди такая-то устроила прием, уси-пуси. Если бы написал не про ее прием, а про рога ее мужа, то читали бы это взахлеб!

– Это кто тут осел, а? – клетчатый упер руки в бока и надвинулся на лысого. – Если я про эти шуры-муры буду писать, то кого, по-твоему, на виселицу отправят?

Надо же, клетчатый – придворный хроникер? А выглядит как типичный бездельник оборванец… Впрочем, особым лоском и изысками гардероба здесь не блистали.

– Раз ты боишься, то нечего было идти в репортеры, – припечатал лысый клетчатого и гордо ввинтился в толпу остальных сотрудников.

Я повернулся к другой компании, на этот раз из трех человек. Один убеленный сединами благообразный отец семейства и два недоросля, похожих, как близнецы.

– …этот абзац мы вычеркнем, – деловым тоном рассуждал «отец семейства». – Вот тут надо бы добавить какую-нибудь сочную фразу. А вот здесь…

– Как это вычеркнем абзац?! – вопросил один из недорослей.

– Да в нем, можно сказать, самая соль! – поддержал его второй.

– Пересоленное блюдо у вас получилось, господа хорошие, – язвительно проговорил «отец семейства». – А читатель не любит пересоленное, ему надобно в плепорцию чтоб было!

– Зачем вы решаете за читателей!? – вспылил первый недоросль, а я не стал слушать дальше и повернулся к следующему столу. Прямо на нем восседал молодящийся субъект в потертом бархатном пиджаке и нараспев читал:

– О, вы, увитые виноградными гроздьями,

О, вы, унизанные каплями росы,

Для вас, благословленный просьбами,

Я трачу творчества часы!

– Прелестно! – аплодировала девушка в завитых рыжих кудряшках. – Это гениально, восхитительно!

Было заметно, что остальные слушатели не разделяют восторг юной дивы, очевидно вдохновительницы витийствующего поэта.