Сердце Москвы. От Кремля до Белого города

За ними – в глубине, за оградой, стоит церковь Святого Георгия, «что в Ровушках» – так могли называться небольшие дренажные рвы, или «в острогех», то есть в «остроге», как назывались небольшие укрепления, а также известная под именем «что в Ендове».

Теперь это слово может показаться странным и непонятным, но в старой Москве оно не вызвало бы вопросов: в каждом кабаке, да и во многих домах были «ендовы» (ударение на последнем слоге) – чаши с носиком, как правило медные, в которые обычно наливали пиво. И любителей пива даже прозывали ендовочниками. «Ендову на стол, а ворота на запор!» – восклицали такие любители. По преданию, рядом на Балчуге Иван Грозный поставил для своих опричников кабак, где, конечно, были и ендовы, да и кабак мог так называться, а мы знаем, что многие московские местности назывались по кабакам: найти такое место было просто – все знали, где какой кабак находился.

Другое объяснение этого слова связано с особенностями местности. По Далю, «ендовой» называли «небольшой, круглый залив, связанный проливом с рекою или с озером, или котловину, небольшое округлое и крутоберегое озерко или ямина, провал». Все эти определения можно применить к той местности, где находится церковь. Там было много мелких небольших заливчиков, бухточек и озерков (рядом Озерковская набережная). В XIX в. такое объяснение было даже приведено на доске церковной паперти – видно, что и тогда посетители интересовались происхождением названия. Возможно также, что часть Водоотводного канала, вливавшегося в Москву-реку параллельно Балчугу, называлась Ендовой.

Это наиболее распространенные объяснения, но нельзя пренебречь и еще одним. Как предполагается, недалеко отсюда, на берегу Москвы-реки, у нынешней церкви Николы в Заяицкой, селились татары, и они, конечно, могли дать название и этой местности, как они дали название Балчугу. Как утверждают татарские этимологи, «ендова» произошла от тюркского слова, обозначавшего котловину, низменное заболоченное место.

Очень возможно, что церковь построили здесь еще в начале XVI в. О ней упоминается в записках церковного деятеля, архиепископа греческого города Елассона (что под самой горой Олимп) Арсения. Он в первый раз посетил Москву в 1586 г. с посольством иерусалимского патриарха, а через два года, приехав во второй раз для участия в учреждении московского патриаршества, становится, так сказать, невозвращенцем, попросившись остаться в русской столице; для него учреждается особая должность – архиепископа кремлевского Архангельского собора. Именно он венчал Лжедмитрия I, возложив на его голову шапку Мономаха, позднее же принимал участие в короновании Василия Шуйского и, наконец, Михаила Федоровича. Арсений оставил мемуары о жизни в России, которые, по словам публикатора, отличаются живостью и непосредственностью впечатлений, простотой и картинностью. В них сообщается, что кроме нескольких церквей в Москве и окрестностях Арсений Елассонский «по ту сторону реки Москвы, вблизи большого моста, на юг, против царских палат, [на расстоянии] как бы трех выстрелов из лука, воздвиг с основания земли большую церковь святого славного великомученика Георгия Победоносца, украсивши ее внутри и вне, покрывши ее и колокольню ее железом».

Церковь Георгия упоминается в описании событий Смутного времени, боев ополчения Минина и Пожарского в августе 1612 г. Тогда у Георгиевской церкви находилось укрепление, «острожец», возведенный, надо думать, для охраны переправы через Москву-реку. В ночь с 22 на 23 августа более 600 польских гайдуков, проведенных русским дворянином Григорием Орловым (он был заинтересован в поражении ополчения и гибели князя Пожарского – ему интервенты подарили имение князя), смогли прорваться в Кремль, на подмогу осажденным там полякам, и тогда же они «наутрее вышедше из града за Москвою рекою у страстотерпца Христова Георгиа острог взяли и знамя свое на церкви поставили», то есть сумели овладеть крепостью и «опановать» (захватить) самую церковь. В ходе дальнейших боев, и в особенности после захвата казаками острожца у Климентовской церкви на Ордынке, крепость у церкви Георгия в Ендове также была освобождена.

Большой Устьинский мост

Свидетельством о сражениях может служить находка здесь каменных ядер, о которой сообщалось в очерке истории церкви, опубликованном в «Московских епархиальных ведомостях» в 1871 г.

В наводнение 1786 г. колокольню подмыло, и она рухнула. Как сообщал московский генерал-губернатор П.Д. Еропкин, 25 августа кроме 13 лавок и двух мостов упала «и состоявшая при Егорьевской церкви колокольня».