Сердце на двоих

— Вот так это было, — сказал он. Он говорил легко, но она уже знала, что именно так он говорит при напоре сильных чувств. — Затем долгое время они молчали, но переписывались. Но есть еще одно письмо… письмо, с которым он обращался ко мне, которое я не получил. — Он вздохнул. — Может быть, тогда я покинул Кангас, и здешние обитатели не знали, где меня искать. А может, им было просто наплевать, и письмо было отправлено на чердак вместе с другим хламом.

— Тебе писал твой отец? — спросила она чуть слышно.

— Да, да. Это была единственная возможность нашего общения… Он рассказывал мне свою часть истины… уклончиво, конечно, но иначе, чем моя мать. Он тоже не был святым, как и я. Он написал также, что встретил прекрасную женщину и женился на ней, но не решился открыть ей горькую историю своего первого брака, боясь потерять ее любовь и уважение. Обещал, что в тот день, когда окончательно уверится в ней, расскажет ей все.

— Так и отложил это в долгий ящик, — поморщилась Корделия.

— Это лишний раз доказывает, что каждый день мы должны жить так, как будто другого дня не будет, — Гиль произнес это как лично выношенную истину. — Еще он написал, что несмотря ни на что, я остаюсь его наследником, и просил меня, если я не против, ответить ему. Он очень верил, что для него еще не поздно попытаться стать мне истинным отцом.

— О, Гиль, — воскликнула Корделия, тронутая рассказом. — Если бы только это письмо достигло тебя! Ты-то думал, что он о тебе забыл, а потом он должен был думать, что ты отверг его! Какая печальная, какая ужасная история!

— Да. Это история обоюдных ошибок и обоюдной вины. Но наконец я могу сказать Эвелин и Рану, и маленькой Гайнор правду. Ее муж, их отец не был монстром, а был всего-навсего человеком с сильными страстями, заблуждавшимся, ошибавшимся, как и все.

Он освободился из ее рук, встал и подошел к окну.

— Теперь наконец-то я знаю, кто я, — сказал он. — Я лорд Морнингтон не только по закону, но и потому, что мой отец хотел этого.

Он стоял к ней спиной, но она слышала правоту, гордость и, конечно, радость, звучавшие в его голосе. Горечь прошла, исчезла трещина, прежде делившая его на два разных существа, никак не соединявшихся. Теперь эти двое стали одним — Гилланом де Морнингтоном Монтеро, и он занял свое место, на котором хотел и должен был находиться.

Конечно, он не будет в ней нуждаться, и Корделия решила, что лучше, если она уйдет сразу, пока она может сделать это достойно, не обнаруживая своей страшной боли.

— Я благодарна тебе. Гиль, — сказала она тихо. — Искренне благодарна. И за то, что ты снова сделал меня художником. И за то, что научил меня быть женщиной. Я всегда буду помнить это.

Он медленно обернулся.

— Помнить это? — повторил он и лицо его потемнело. — Боже, ты думаешь, я позволю тебе забыть?

Она подалась назад, пока он пересекал комнату, приближаясь к ней.

— Нет, Гиль, пожалуйста… То, что было между нами, было. прекрасно, но будет лучше, если мы покончим с этим теперь…

— Ты в самом деле? — его руки грубо схватили ее плечи, встряхнули ее. — А в какую игру мы играли вчера, а? Что ты делала в постели со мной, творя такое, как если бы я был единственным мужчиной в мире, который для тебя что-то значит? Что это было — только игра? Ты знаешь, что я люблю тебя? Думаешь, что я позволю тебе уйти?

Он снова встряхнул ее так, как будто хотел убить ее, потом заключил в свои объятия, словно желая защитить от всякого зла. Но Корделия была глуха ко всему, кроме трех великих слов, трех слов, которые она не надеялась когда-либо услышать от него.

— Ты любишь меня? — задохнулась она. — Гиль, не причиняй мне страданья, это не может быть правдой! Я не перенесу не правды. Я слишком люблю тебя для этого!

— Конечно же, это правда! — мученически простонал он. — Я не знал этого, пока не увидел тебя с этим парнем, Брюсом, и не понял, что мысль о том, что ты с другим, для меня невыносима. Я ведь никогда не любил женщину… И не знал, что способен на это! Думаешь, почему я устроил студию и привез тебя сюда? Я хотел, чтобы ты реализовалась, но больше того я боялся, что пока ты не отыщешь свой собственный путь, ты не полюбишь меня.

— Но я же люблю тебя давно, — недоверчиво сказала она. — Разве ты не знал этого?

— Я узнал это только вчера, когда нас слило воедино… Я знаю, что ты не из тех женщин, которые могут изобразить страсть и тогда, когда они не… когда они не… — он подхватил ее на руки. — Ах, Корделия, даже разговор об этом зажигает меня! — воскликнул он. — Возвращаемся в постель тут же!