Сердце на ладони

Нет, раньше надо их. У меня не было сил ждать. Я поднялся и подошел к двери. Но она загородила путь. Овчарка бдительно оберегала своего хозяина. «О, да ты нетерпелив. Начальник этого не любит. Имей в виду». Она оттесняла меня от двери. На мое счастье, холуи скоро вышли. Лысый заместитель начальника полиции Левашов ущипнул секретаршу, кивнул на меня:

«Уж не нового ли хахаля нашла, Мура?»

Они захохотали.

«Нахал», — сказала она вслед, как бы оправдываясь передо мной. И прошла в кабинет, чтобы доложить обо мне. Вышла она не скоро, или, может, так показалось — каждая минута тянулась бесконечно. Помню, что я вдруг заволновался, услышал, как стучит сердце. Еще миг, один миг — и я отомщу за Павла, за товарищей. Дверь отворилась. Мура сказала: «Проходи», — и пропустила меня. Я закрыл за собой дверь так осторожно, как будто она была из тончайшего стекла. Переступал по ковровой дорожке на цыпочках, почтительно и тихо. Мял в руках шапку. Лучинский смотрел настороженно, держа руку под столом, возможно на кнопке звонка или на пистолете. Но узнал меня (он инспектировал пожарную команду и несколько раз бывал на пожарах и успокоился. Положил обе руки на полированный двухметровый стол — как бы обнял этот символ власти. Выпрямился в высоком кресле. Восседал, как на троне. Все они, эти ничтожные, пустые людишки, предатели, националисты, разыгрывали роль фюреров.

Я остановился шагах в трех от стола в почтительной позе. Мысленно приказал: «Не выдать… Ни одним движением не выдать себя!» Хотя и медлить нельзя было: мог зайти кто-нибудь из полицаев.

«Так, говоришь, хочешь перейти в полицию? Почему? Пожарная — та же полиция. Нам нужны и там преданные люди».

«Хочу отомстить за родителей, пан начальник».

Кузьма Клещ — сын раскулаченных, в полиции была моя анкета.

Лучинский криво улыбнулся. «Мы никому не мстим. Мы строим новую Беларусь».

При этих словах он отодвинул нагайку, лежавшую на столе справа.