Сердце на ладони

— Ты считаешь, мои родители умные? А я полагаю, были б они умные — сумели б воспитать меня другим. Думаешь, легко мне сейчас болтаться… — Тараса удивила и насторожила такая неожиданная самокритика. Искренне это или вновь позерство? — А то ведь что получилось? Сын журналиста, писателя. Уважаемого в городе человека. Я рос под покровом отцовской славы, как под зонтиком. Бохан приходил в школу, выступал, а я задирал нос: ни у кого нет такого родителя!.. Мать изо всех сил старалась, чтобы я как сыр в масле катался. А потом вдруг ожили бациллы принципиальности. В первую очередь у бохана.

— Где ты выкопал это дикое слово? — не выдержал Тарас.

Славик иронически улыбнулся.

— Моралисты вы все, — и выплеснул в рот коньяк. — Ну, у отца, у папы. У родителя. Как хочешь… Так вот… Другие плевали на принципиальность, на мораль, и устроили свои чада в институт. А мой: «Пойдешь на завод». Не хочу на завод, хочу на телестудию. Буду готовиться в киноинститут. Тут, конечно, мама на помощь: «Может быть, у мальчика талант». И отец отступает. Перед талантом. И устраивает мальчика на телестудию. И вот он ассистент оператора. Как звучит! А-а? У безграмотных дур голова начинает кружиться! А ассистент переставляет лампы, чистит камеры. Сторожит отцовскую квартиру. И питается в столовке. На большее не хватает… А отец не дает. Все те же бациллы принципиальности…

— А ты хотел бы, чтоб тебе отваливали по тысяче?

— Чего я хотел бы? — Славик долил Тарасу, налил себе, отрезал кусочек отбивной. — Выпью за тебя. Ты счастливый человек. У тебя много желаний. Вся беда в том, что я ничего не хочу. Разве что в космос куда-нибудь полететь.

— Туда дураков не пускают.

— Спасибо за справку. Мне даже в институт расхотелось. Какой у меня талант! А ремесленников хватает без меня. Из людей, считающихся талантливыми, я уважаю только двоих — твоего приемного и нашего столяра, дядьку Атроха. Ярош может выпотрошить человека, и тот остается жив. Это кое-что значит. А что касается моего папочки… Стал я читать его последнюю повесть и уснул на семнадцатой странице. Колхоз. Доярки.

— О доярках тебе не нравится? А молоко нравится?

— Молоко — да. Но я предпочитаю коньяк.

— Не зубоскаль.

— Хочешь серьезно? Ну так вот… По-моему, если уж ты берешься писать, то пиши, как… ну, Ремарк, например.

— Что же тебя у Ремарка увлекло?

— Что? — Славик на миг задумался. — Герои живут интересной жизнью.

— Чем же она интересна? Герои, как правило, глубоко несчастны. Трагические. Ты хотел бы такой жизни?

Славик ушел от прямого вопроса.

— Они свободны…

— В чем? Ты видишь только внешнюю сторону. Кальвадос…

— Что-о? — не понял Славик.

— В «Триумфальной арке» герои пьют такую водку.

— А-а. — Славик почувствовал, что своей начитанностью ему здесь не блеснуть — Тарас читал не меньше. И, припертый к стенке, рассерженный, со свойственной ему изворотливостью, сделал заход с другой стороны — сказал зло: — Вот оно, ваше ханжество, умники! Сами читаете под одеялом… Смакуете… А потом делаете постные физиономии. «Ремаркизм заражает молодежь». Ты серьезно думаешь, что я могу чем-нибудь заразиться? А ты будешь меня лечить?..

Это было похоже на вызов. Тарас понимал, что, продолжая разговор, они могут поссориться, и не стал отвечать. Подозвал официантку, чтобы рассчитаться.

— Закажи нашего кальвадоса, — примирительно сказал Славик.

— Нет. Мне надо ехать.

— Ну черт с тобой.

Тараса рассмешила такая благодарность за угощение. Занятный он все-таки парень, этот Славик. Но в голове у него мусор.

Наташка радостно закричала:

— Мама! Тарас приехал. — Бросилась навстречу брату, повисла на шее. И отскочила удивленная. Нахмурилась. И тут же выложила: — Мама! Тарас пьяный.

— Что ты выдумываешь?

— Но ты пил.

— Пил, — признался Тарас, здороваясь с женщинами.

Галина Адамовна покачала головой.

— Тарас!

Валентина Андреевна, любуясь юношей, сказала:

— Что вы опекаете его, как маленького? Ах, какой ужас, чарку выпил рабочий человек!

— Я Славика встретил. И он затащил меня в ресторан.

— Славик затащил? — В голосе Валентины Андреевны прозвучало сомнение: «Как это могло случиться, что мой сын затащил тебя, ведь ты старше на пять лет!»

— Сказал, что голоден, с утра ничего не ел. А по-моему, соврал. В ресторане он частый гость. Всех официанток знает.

— Официанток? — Улыбка сбежала с лица матери. Ни о чем не стала расспрашивать. Сказала: — Отбивается мальчик от рук. Надо им заняться.

Она была хорошим педагогом. Но когда дело касалось ее детей, забывала обо всем. Она всегда любовалась приемным сыном Яроша, ставила его в пример своим детям. А сейчас помала: «Хорош товарищ! Если уж вместе пили, промолчи».

Валентина Андреевна под каким-то предлогом ушла в дом.

Галина Адамовна, почувствовав эту перемену в настроении приятельницы, с укором сказала Тарасу:

— Нехорошо так… Надо понимать, что матери больно это слышать.

— Что же делать, Галина Адамовна? — возразил Тарас. — Видели бы вы, как он себя вел и какую нес околесицу. Нет. Я нарочно. Еще Кириллу Васильевичу скажу. Пускай он поинтересуется, чем там занят комсомол на студии.

— А сам пил с ним, — упрекнула Наташа.