Сердце на ладони

— А я что говорю: радостный?

— Угрожать гостям! Что они подумают о нас?

— Если враги, так давно думают… А если друзья, то один дурак…

— Нет. Надо сукиного сына судить,

— Вот как! — Тарасов, казалось, удивился. — А может, хватит этому «поджигателю» десяти суток? А?

Эта манера секретаря, этот его скрытый юмор не раз уже выводили Семена Парфеновича из себя. На десять лет моложе, а разговаривает с ним, старым человеком, опытным работником, как с ребенком.

— Пускай подметает дорожки в парке. А то они замусорены у тебя. Противно смотреть.

«У меня. Все у меня. А у тебя что?» — опять раздраженно подумал Гукан и сказал:

— Шикович претендует на роль воспитателя масс, а собственного сына распустил. Много денег. Машина. Дача…

Это Тарасову не понравилось. Конечно, отец отвечает. Родители у нас воспитанием занимаются плохо. Однако, когда из отдельных фактов начинали выводить теорию, что, мол, все уродливые явления результат обеспеченности родителей, что всему виной благосостояние, — это возмущало Сергея Сергеевича. Выходит, только в бедности, в нищете можно правильно воспитывать. Ерунда!

— Шикович получает в редакции столько же, сколько другие. По штатному расписанию, — холодно ответил секретарь.

Гукан смолчал. Вспомнил, как однажды в разговоре Тарасов сказал все с той же своей лукавинкой: «Ты же не отказываешься от гонорара за свою книгу, хотя писал ее не ты?»

Теперь Семен Парфенович подумал: «Ясно. Стоит за Шиковича».

Постарался смягчить, чтоб Тарасов не подумал, что он хочет «потопить» своего соавтора:

— Конечно, за такими шалопаями разве уследишь. Хорошо, что мои во время войны выросли. В эвакуации. Узнали и цену хлеба, и цену копейки.

Тарасов весело крикнул в трубку:

— Что-то ты, Семен Парфенович, кидаешься сегодня из стороны в сторону. То все валишь на родителей, то совсем снимаешь с них вину. Нет, родителей-коммунистов мы послушаем. На одном из очередных бюро горкома. Прости. У меня люди.

А родители еще ничего не знали. Валентина Андреевна была на даче, а Кирилл с самого утра забрался в партархив. После рассказа Яроша он решил немедленно заняться подпольем, во всем разобраться и написать правдивую книгу. Бывал он подчас ленив, иной раз работал с прохладцей. Но уж когда загорался, то как одержимый сидел по шестнадцать часов в сутки. «Работаю, как Бальзак», — шутливо хвастался он перед близкими. Так он трудился последнюю неделю. С утра — в архиве, вторую половину дня — в редакции, вечером — дома, приводил в порядок то, что удалось раздобыть утром. А материалов в архиве — горы. Интереснейших документов. За шестнадцать лет не все даже систематизированы. Штат архива невелик. Начальник, старый коммунист Сыроквашка Мина Азарович, в прошлом директор музея, больше интересовался эпохой гражданской войны, когда он был молод и сам партизанил в Полесье. Писал даже какие-то мемуары. В начале Отечественной войны судьба занесла его в далекий Новосибирск, где ему поручили хранение вывезенных из Ленинграда архивов.

Появление писателя встряхнуло маленького седого старичка. Мина Азарович будто сбросил со своих семидесяти лет добрых два десятка. Многое из того, что рассказывал о подполье в их городе Шикович, ему, конечно, было известно. Но ряд вопросов, поставленных новым исследователем, вызвали живой интерес старого архивиста. В самом деле, как важно, например, решить, кто же такой Савич, которого, между прочим, Сыроквашка хорошо знал.

И начальник архива со всем пылом помогал Шиковичу.

За первую неделю Кирилл перечитал гору бумаг, но мало нашел такого, чего не знал раньше. Удалось только одно — расшифровать состав первого подпольного горкома. Списка они не нашли, но при детальном анализе документов того времени и воспоминаний участников, написанных непосредственно после войны, оказалось возможным его установить. Гукан в своей книге явно напутал: назвал имена людей, которых в то время даже в городе не было.

Накануне, просматривая материалы партизанской бригады «Смерть фашизму», с которой подпольщики были теснее всего связаны, Шикович напал на любопытный документ. Странный документ. Листок из ученической тетрадки в косую линейку. На нем размашистым почерком написано:

«Вчера хоронили товарищей, погибших в бою за станцию.

Неудача за неудачей. Настроение в отряде тяжелое. Вести с Большой земли тоже неутешительные. Чем поднять настроение людей? Сегодня явился товарищ из группы НКВД. Провал в городе. Накрыли рацию, двоих арестовали. Л. спасся случайно. Боюсь за Доктора, они держали с ним связь.

Попроси Марусю, чтоб сходила в город».