Сердце на ладони

Шикович сам не заметил, как проговорил два часа — аудитория была на диво внимательная. Опомнился только когда увидел, что один из подростков, сидевших на полу, все-таки изнемог: захрапел, откинув голову к стене. Ши-кович взглянул на часы.

— О-о! Кажется, одного я уже доконал.

От хохота зала хлопец проснулся и, застыдившись, вскочил, стал протискиваться сквозь толпу к двери.

Грак, сидевший за столом президиума, широко зевнул, помахал перед ртом ладонью, как бы отгоняя злого духа. Шикович понял, что это сигнал закругляться. И поторопился закончить,

Грак вскочил:

— Разрешите, товарищи, от вашего имени…

— Может быть, вопросы есть? — перебил его Шикович.

— Вопросы у кого-нибудь есть? — повторил председатель, явно недовольный задержкой.

— Расскажите, что вы пишете сейчас! — раздался из толпы молодежи звонкий голос.

— Что я пишу?.. Недавно окончил повесть о людях села. Теперь собираю материал для документальной повести. О борьбе подпольщиков нашего города во время фашистской оккупации. Между прочим, если уж правду говорить, то с этой целью я и к вам приехал. Одна из бывших подпольщиц живет в Загалье.

Зал зашевелился. Зашептались, спрашивая друг у друга:

— Кто?

— Кто? — громко спросило сразу несколько голосов.

Шикович спохватился. Может быть, об этом не следовало говорить, тем более без согласия Клавдии Сидоровны?

«Сказать или не сказать?» — в раздумье Кирилл прошелся по сцене. Нет, не сказать нельзя. Да и все равно догадаются, когда узнают, к кому он пошел сразу как приехал.

— Суходол, Клавдия Сидоровна.

Зал загудел, как растревоженный улей.

Ночевать его повел к себе незнакомый старик. Шли по ночной улице, молчали. Кирилл подумал, что старик, верно, выполняет «повинность», возложенную на него председателем, и не очень доволен, что ему дали постояльца. Но Шиковича ждала неожиданность: в хате их приветливо встретила та самая бухгалтерша, которая так неприязненно смотрела на него, когда он сказал, что хочет писать про Суходол.

На столе стоял поздний ужин и бутылка вишневой настойки. Перед докладом Шикович так и не успел поесть — просидел у Клавдии Сидоровны.

Хозяин — низенький, худощавый, с бритой бородой, но пышными рыжеватыми усами. Усы эти, Однако, не старили, а наоборот, молодили его. Трудно было сказать, сколько ему лет.

— Садитесь, Кирилл Васильевич, — пригласила молодая хозяйка.

— Простите, но мы даже не познакомились с вами как следует, — смутился Шикович.

— Катерина мое имя, А это мой отец — Филимон Демьянович, Старик, не теряя времени, наполнял чарки. А Катерина поливала гостю на руки. Но за перегородкой заплакал ребенок, и она мигом забыла обо всех своих хозяйских обязанностях.

— Давайте сядем, товаришок, ее не дождешься.

Филимон Демьянович точно спешил выпить без дочки. Опрокинув чарочку, заговорил вполголоса:

— Это моя меньшая, Катерина. Два сына, Павел и Демьян, с войны не вернулись. Дюже горевала старуха. Все ждала Демьяна. Не верила, значится… Тут один у нас годков, может, пять как явился… Там, в плену, был… Старуха, царствие ей небесное, три года как преставилась. Еще сын есть, Иван. Так тот после армии на Донбасс подался. Не хотят, товаришок, в колхозе… Во беда. Я тут сварюсь с которыми. Кто хлеб будет выращивать, чертовы дети?.. Закусывайте. Помидорчики, огурчики. Свои. О, на это я мастер. Еще у пана Печеги огородником служил…

— Сколько же вам лет? — заинтересовался Шикович.

— Отгадайте. — Старик, довольный, засмеялся и опять наполнил чарки.

— Да лет шестьдесят. Может, с маленьким хвостиком.

Хозяин сморщился, будто вот-вот разразится смехом, да сдерживает себя.

— А хвостик этот двенадцать годков.

— Семьдесят два? — искренне удивился гость.

— То-то же. Пожил, товаришок, слава богу, всего на свете повидал, наслушался. Первым колхозником был. Во! — сказал он с гордостью. — А теперь Федор говорит… вчера это мы с ним за чубки схватились… Тебя, говорит, Филимон, посадить надо за такие слова, кабы это в тридцать седьмом ты сказал. А что я сказал? Не построим, говорю, Федор, мы с тобой коммунизма при такой работе. А как он сказал, что посадить меня надо, так я ему и говорю: научисъ, говорю, ты лучше помидоры да бураки сажать, а не людей, — старик хихикнул, очевидно, довольный своим ответом.

Из боковой комнатки вышла Катерина.

— Что это вы тут городите, папа?

— А что, разве не правду говорю? — вдруг рассердился старик.

— Тише, Павлика разбудите. — Женщина присела у стола и спросила: — Что ж это вы не пьете, Кирилл Васильевич?

Шикович поднял чарку.

— За вас и вашего сына.

Она налила себе несколько капель настойки.

— А я за Леню выпью. За мужа. Чтоб все было хорошо. Он поехал сдавать в институт. На заочное. Это он бухгалтером у нас в колхозе.

А я замещаю. — Она словно знала, что Шиковичу с самого начала хотелось спросить, где отец малыша, но он не решался, чтоб не оказаться в неловком положении: мало ли какие бывают обстоятельства.