Сердце огненного острова

Она удивленно подняла голову; ее пальцы замерли на вырезе платья, расстегнув верхние крючки. Он поставил вино на ночной столик, достал из шкафа белую рубашку и протянул ей.

– Вот, надень на себя!

Флортье удивленно посмотрела на него.

– Мне не холодно.

На его грубом лице промелькнула усмешка.

– Речь сейчас обо мне. Ведь я всего лишь мужчина.

Губы Флортье дрогнули и растянулись в озадаченной улыбке. Она надела рубашку, застегнула верхние пуговицы и завернула слишком длинные рукава. Рубашка была на ней словно палатка, от нее исходил запах свежего белья – запах мыла, воды и крахмала.

– Спасибо, – поблагодарила она, когда он подал ей бокал правой, голой рукой. Рука была могучая, жилистая; три пальца казались кривыми, словно были когда-то сломаны, тыльную сторону ладони покрывали мелкие шрамы. Флортье украдкой взглянула на его левую руку в черной кожаной перчатке.

– Травма, – пояснил он, заметив ее взгляд. – Я потерял два пальца, когда работал над номером с пушечными ядрами. Люди не видят искалеченную руку, а просто удивленно смотрят на перчатку.

– Извиняюсь, – смущенно пробормотала Флортье и сделала глоток; вино было сладкое и терпкое, с миндальным вкусом. Она проводила Джона глазами, когда он сел на левый край кровати и снял ботинки. Рубашка натянулась на его широком торсе, и при каждом движении под тонкой тканью вырисовывались мышцы. Вблизи он выглядел старше. Морщины по обе стороны рта и лучики под глазами говорили о том, что ему было где-то около сорока. В его лице не было ничего нежного и тонкого; словно скульптор высек его в спешке из светлого песчаника и не стал шлифовать пористую поверхность.

– А вы разве не хотите… – нерешительно начала она. – Я имею… меня…

Он искоса посмотрел на нее и швырнул в угол сначала один ботинок, потом другой, стянул носки и бросил их вдогонку.

– Хотеть-то я хочу. Как я уже сказал, я всего лишь мужчина. А ты чертовки хорошенькая. – Кряхтя, он устроился полусидя, подложил под спину подушку и взял в руку бокал. – Но ведь ты тут, ясное дело, не по своей воле, и страх в твоих глазах не пробуждает во мне желания. – Он немного помолчал, испытующе посмотрел на Флортье, отпил вина и добавил: – Кроме всего прочего, ты годишься мне в дочери. Сколько тебе лет – семнадцать?

Сегодня было четвертое августа; послезавтра ее день рождения. В прошлом году, когда ей исполнилось девятнадцать, она отпраздновала эту дату с Эду в «Кавадино». Тогда были яркие огни и музыка, хорошая еда и много шампанского. Тогда у нее было замечательное, пьянящее ощущение того, что она молода, красива и желанна, что в Батавии для нее открыты все двери.

– Двадцать, – неохотно прошептала она. В ее собственных ушах это прозвучало, словно ложь, она чувствовала себя постаревшей и изношенной, будто старое платье.

– Вот я и говорю. Я почти вдвое старше тебя. – Он испытующе посмотрел на нее. – Это твой сутенер?

Флортье покачала головой.

– Нет. То есть… – Она отвернулась и сделала глоток. Слеза закапали из ее глаз при мысли о том, что теперь Киан Джай будет продавать ее другим мужчинам. – До сегодняшнего вечера такого не было. – Она вытерла ладонью мокрые щеки и ощутила на своей спине голубые глаза Джона Холтума.

– Как такая девушка, как ты, попала к этому мерзавцу?

Флортье устало пожала плечами.

– Это долгая история.

– Расскажешь ее мне? Кстати, ты голодная?

Флортье озадаченно взглянула на него и сначала помотала головой, но тут же кивнула и еще раз беспомощно пожала плечами.

– Я давно не ела яичницу, – прошептала она. В детстве, когда она болела, ее кормили яичницей, поэтому для нее яичница была связана с чем-то успокаивающим, домашним.

Холтум понимающе кивнул, опустив уголки губ.

– Значит, яичница. И к ней, пожалуй, ломтик хлеба со сливочным маслом. – Он поставил бокал, встал и дернул за шнур, висевший возле кровати. За дверью зазвенел колокольчик, вызывавший кого-то из слуг, всегда сидевших во дворе.

Тяжелыми шагами босых ног Холтум направился к двери, но вдруг остановился, словно что-то забыл, и спросил:

– Как тебя звать?

– Флёр. – Щеки Флортье запылали под его острым взглядом. – Флортье, – еле слышно поправилась она.

– Флортье, – повторил он с нежностью, от которой у нее что-то затрепетало в груди. – Я очень плохо понимаю по-голландски, но, кажется, это означает «маленький цветочек». Тебе очень подходит твое имя. – В дверь номера постучали. – Сейчас мы с тобой поедим, – крикнул он через плечо, – и потом ты расскажешь мне о себе. Цветочек.